Я уже могу перемещаться по коридорам одна. Но не хочу.

Еще я не хочу выходить на сцену, зная, что Пайпер нет в зрительном зале. Во время костюмной репетиции я стою на отведенном мне месте, одетая в жуткое розовое платье Глинды, и щурюсь от яркого света. Премьера уже через неделю. Мой первый спектакль без мамы и папы. А вдруг и Пайпер не придет?

Каждую ночь я засыпаю под гимн Пайпер о шрамах, ставших крыльями. Но чем ближе день премьеры, тем больше я сомневаюсь, что смогу хоть что-нибудь исправить. Я прошу Кору отвезти меня на встречу группы поддержки.

– Думаю, мне это нужно, – говорю я.

В просторном помещении наш кружок, состоящий из четырех человек, кажется особенно маленьким. Я останавливаюсь за пределами этого круга и гляжу на место, где обычно сидит Пайпер.

– Она вернется, – говорит доктор Лейн и, обняв меня за плечи, провожает к стулу. – Это место дождется ее.

Пустое место Пайпер так и бросается в глаза, пока мы говорим о силе любви. О том, как мы нуждаемся в ней. Как выказываем ее. Как мы заслуживаем ее.

Когда настает моя очередь, я рассказываю о попытках разоблачить Кензи, чтобы помочь Пайпер.

– Я виню себя за то, что не помогла Пайпер раньше. Она меня тоже наверняка обвиняет. Но я собираюсь все исправить ради нее.

Все молчат, даже Брейден, который, что удивительно, к этому времени еще ни разу не пустил слезу. Он неуверенно поднимает руку.

– Если ты хочешь поговорить о вине, то я вроде как в этом эксперт. Я поднес канистру из-под бензина к открытому огню. Винить некого, кроме себя самого. И долгое время я так и делал. Твердил себе, что заслужил эту боль. Я виноват в том, что отец ушел из семьи, а матери пришлось оплачивать кучу медицинских счетов.

Он задирает рукав, демонстрируя нам пятнистую руку – от плеча до культи кожа на ней морщинистая и светлее, чем на остальной руке.

– Знаешь, что случилось со мной после нескольких лет самообвинений? – Он ведет пальцами другой руки по зажившим ожогам. – Мои шрамы никуда не делись. Чувство вины не может убрать их. В общем, я хочу сказать, что это бесполезно.

– Он прав, – подхватывает Оливия. – Я знаю, довольно странно, что я до сих пор посещаю группу поддержки. Ведь мне уже должно быть лучше, верно?

Я не осмеливаюсь кивнуть.

– Но я хожу не для того, чтобы что-то исправить в себе. Я хожу потому, что меня здесь принимают такой, какая я есть. – Она смотрит на меня. – Ты не сможешь избавить Пайпер от шрамов. Все, что вы можете сделать, – это быть сильнее вместе.

В заключение доктор Лейн просит нас выказать сегодня кому-нибудь свою любовь, можно даже самому себе. Я чуть не засмеялась вслух, представляя, как Пайпер сказала бы, что Брейден наверняка любит себя регулярно.

Затем доктор Лейн призывает нас обняться, и это все, конечно, ужасно неловко. Быстро обняв Оливию, я отстраняюсь, но она тянет меня назад и берет за руку. Доктор Лейн обнимает меня, а Брейден кладет свою культю на плечо Оливии.

Я позволяю себя обнимать, и комната вдруг кажется не такой уж и пустой. Стоя кожа к коже – шрам к шраму – наш маленький и неполный круг веры заполняет это огромное помещение.

Когда я собираюсь уходить, доктор Лейн вручает мне еще одну брошюру о лагерях для пострадавших при пожаре и просит меня подумать.

На этот раз я забираю ее с собой.

* * *

Дома я захожу в свой профиль. От Пайпер ни слова. Но мне приходится трижды крутануть колесико мышки, чтобы добраться до конца комментариев к фотографии #СестрыПоШрамам.

Queenchloe84 Ава! Где ты пропадала?

4eva_emma Клевые розовые волосы.

Nightavenger Выглядишь супер! Мы по тебе скучаем!

Sttb704 Ты – наше вдохновение!

Поначалу эти страницы комментариев вызывают у меня ехидную усмешку. Какие они высокопарные. Нелепые. Пустые.

Но потом я смотрю на фотографии моих старых друзей рядом с комментариями, вижу хорошо знакомые лица, и меня пронзает мысль: чувствуют ли они себя так же, как я рядом с Пайпер, – беспомощно и неуверенно, не зная, что сказать или сделать? Сколько они сидели с занесенными над клавиатурой руками, ожидая, пока на ум придут подходящие слова? Сколько раз они набирали, затем стирали, а потом опять набирали и стирали свои сообщения прежде, чем отправить?

Я снова читаю комментарии. Девчонки из театрального кружка, которые пытались поддержать меня после пожара. Я оттолкнула их из боязни, что они не смогут принять новую меня. Из опасения быть отвергнутой ими, когда они поймут, что меня нельзя починить.

Как и я, они не могут найти верных слов, но все равно что-то говорят.

Может, дело вовсе не в словах.

Может, моя группа поддержки права: нужно просто быть рядом, протянуть руку помощи – даже если ничего уже не исправить.

Я торопливо набираю ответ:

dramagrrl Спасибо! Я тоже по вам скучаю! Скоро приеду в гости.

К собственному удивлению, я верю каждому слову.

Я лежу на кровати и слушаю гимн Пайпер «Феникс в огне». Девушка поет о крыльях, а я беру брошюру о лагерях для пострадавших при пожаре. На обложке мужчина с дыркой вместо уха – совсем как у меня – несет смеющегося маленького мальчика. Над их лицами со шрамами идет надпись «Ничто не излечивает людей так, как другие люди». А над буквами парит розовый феникс.

Я выключаю «Огненную смесь» и набираю сообщение Асаду.

Асад ведет машину, а я сижу рядом, сжимая в руке записку от Коры, в которой говорится, что я могу изуродовать свое тело, как душа пожелает. Кора не пришла в восторг от моей идеи. Ладно, признаюсь, она сказала, что это безумие.

– Зачем тебе добавлять новые шрамы на свое тело?

Я напомнила ей, что тело, вообще-то, мое, но до сегодняшнего дня у меня не было права голоса по вопросу шрамов.

– Татуировку хотя бы можно выбрать и увидеть, как она будет смотреться.

Это ее убедило.

А уж после моего заявления о том, что я собираюсь съездить в лагерь для выживших при пожаре, Кора и вовсе была на все согласна. В короткой телефонной беседе доктор Шарп дал свое профессиональное одобрение на то, чтобы я татуировала любой клочок кожи, кроме трансплантированных. После этого Кора подписала согласие на татуировку и приписала вверху листка большими буквами: ЧТО-НИБУДЬ МАЛЕНЬКОЕ! КРАСИВОЕ! ТО, ЧТО НЕ УЖАСНЕТ ЕЕ БУДУЩИХ ВНУКОВ!

По пути в салон Асад ни словом не упоминает то, что я не надела компрессионную одежду. Хотя он наверняка это заметил. Морщинистые шрамы обвивают мои ноги и руки. Даже я не привыкла видеть их, если не считать того момента, когда Кора мажет меня кремом. Однако я еще не выбрала место для татуировки и мне не хочется выпутываться из компрессионной одежды прилюдно.