Я мельком взглянул на него. Он сидел на том же месте, где я застал его, — на тахте, положив кулаки на колени. Голова закинута назад, и все видели его непроницаемо-неподвижное лицо, покрытое белой щетиной. Если бы не дым, изредка вылетавший изо рта, можно было бы принять его за каменное изваяние.

— Что же он молчит? — кричала еще больше расходившаяся мать, бросая взгляды на деда. — Может, и этот поступок своего отпрыска благословляет?

— Кхе, кхе! — откашлялся дед, вынув изо рта потухший чубук.

Я сжался в комок, готовясь слушать новые попреки. Но дед молча постучал чубуком о край тахты, выколотил пепел и снова стал набивать табаком.

— Всегда так. Когда надо, и за плату из него слова не вытянешь! — кричала мать, сгорая от нетерпения. — От него все несчастья! Вот увидите, он еще похвалит своего щенка!

Дед наконец поднял руку:

— Цыц! Почесали языки — и хватит!

Женщины примолкли. Мать, смахнув слезу, тоже уставилась на деда. На лице ее была такая надежда… Дед томительно долго набивал чубук, уминая табак большим пальцем. Справившись с этим, он сказал:

— Подай мне головешку, Арсен.

Я кинулся исполнять приказание. Дед, прикурив, загасил уголек метким плевком.

— Ну, рассказывай, щенок, как это было.

Я снова принялся рассказывать.

— Кого ты встретил, когда вышел из села? — перебил меня дед.

— Васака, внука Апета.

— Это хорошо. Выходя в путь, подбери попутчика. Это слово наших отцов. Ты поступил правильно. Дальше?

— Дальше мы пошли вместе, держась тропинки, что ведет через одну, потом через другую речку…

— Опять хорошо! — всплеснул руками дед. — Тропинка выведет на дорогу, дорога приведет в город. Но не о том спрашиваю тебя. Не помнишь ли, кто еще попался вам в пути?

Я перечислил всех, кого мы встретили, промолчав только о Шаэне. Не могу же я о нем сказать!

— Но ты должен был встретить кого-то, хорошенько поройся в памяти, мальчик, — настаивал дед.

Я мысленно прошел дорогу от села до Шуши и обратно. Но, кроме Шаэна с сыном и двух тех всадников, спросивших нас о нищих, я никого не мог вспомнить.

— Поройся, поройся, мальчик, в памяти. Ты наверняка встретил еще кого-то. Ты просто забыл.

Дед смотрел на меня таким просящим взглядом, как будто от моего ответа зависело благополучие нашего дома.

Поймав на себе мой взгляд, он украдкой провел ладонями по лицу, как делают, когда хотят изобразить бороду.

Меня осенила догадка. Я понял, чего добивался от меня дед. И как я не сообразил до сих пор!

— Да, я забыл! — почти вскричал я от радости. — Я забыл сказать, что первый человек, кого я встретил в Шуше, был поп.

— Как ты сказал, мой мальчик? — вспыхнув от удовольствия, переспросил дед. — Вы слышите: он встретил попа и вернулся живым!

И хотя никто не собирался перечить, он крикнул:

— Цыц вы! Дайте человеку слово сказать!

И дед продолжал при гробовом молчании, обращаясь ко мне:

— И ты не плюнул на камень, не перевернул его, не показал вслед кукиш, потому что ты не узнал его, — так ведь, мальчик?

— Узнаешь его! — разошелся я, бесконечно благодарный деду за выдумку. — Это ведь не то что наш! Как факир нарядный. Не клобук какой-нибудь, а целая копна белой материи на голове.

Конечно, я знаю, что это за копна, не раз видел ее на голове у узунларского моллы, но сейчас, когда дед так старается, как я могу остаться безучастным.

— Ну, вот тебе и поп! — воскликнул он. — Поди узнай его, если на голове не клобук какой-то, а целая копна.

Дед счастливым взором окинул всех.

— Теперь поняли, женщины, от какой беды ушел мой отпрыск, — заключил дед. — Благодарение всевышнему, что все обошлось хорошо.

Когда женщины покинули наш дом, свет на лице деда сразу погас. На широком желтом лбу пролегли глубокие скорбные морщины.

— Чего стоишь как истукан? — крикнул на меня дед. — Сгинь же с глаз! Недаром говорится: «Ребенку поручи, а сам за ним беги».

Книга вторая

Часть первая

Здесь я дружбу узнал,

И любовь, и почет.

Самед Вургун

I

Высокие горы, друзья моей юности, помните ли вы нашу шумную ораву? Не забыли ли вы нас — ты, речушка, крикливая плутовка, и ты, тропинка, что вела нас к пещерам гончаров, и ты, грушевое дерево, разбитое молнией, но дорогое нам, как все, что сохраняет память о детстве?

Здравствуй, мой добрый, гордый и нищий уголок! Земной поклон вам, родные места!

Я придвигаю к себе заветную тетрадь, беру карандаш, и тотчас же из незримых уголков возникают мои друзья. Первым, как всегда, появляется Аво. Доспехи на нем звенят. Бог знает, кого он изображает в эту минуту. Около него, конечно, Сурен, гордый собой и близостью к бесстрашному атаману. Потом в дверь, толкая друг друга и наполняя дом веселым, разноголосым гамом, вбегают Варужан, Айказ, Азиз — все, все. И узунларские друзья тут!

А вот и Васак. Он верен себе — он всегда приходит последним, когда уже все в сборе.

Я улыбаюсь, зная наперед, что́ он выкинет сейчас. Васак с минуту топчется у порога, откашливается, набивая себе цену. Затем кидается головой вниз и на руках проходит по комнате, пересекая ее вдоль и поперек, кувыркается и, вскочив на ноги, обводит всех горящим, задорным взглядом, счастливый и гордый тем, что никто из нас не может состязаться с ним в ловкости и силе.

Многих из тех, о ком говорится в этой книге, нет больше в живых. Спят непробудным сном и те, кто ни разу не был упомянут. И те, кого не было и в помине тогда. Тесен стал кружок наш. Война унесла многих. Да и время сделало свое дело. Где дед, где парон Михаил, наш учитель? Где те жестянщики, что по утрам встречали нас веселым перестуком своих молотков?

Горы высокие, долы зеленые, вы бессмертные свидетели моей юности, вас я пою!

К вам уносился мыслью, лежа в окопе, с вами вместе шел по полям сражений, вас видел в пламени битв, вашим безмятежным покоем наслаждался, когда отдыхал после грохота боя.

О тихий уголок! О ветер родины! Вы мои верные друзья! Так помогите же утолить боль, верните мне душевное спокойствие, чтобы в повествовании, прерванном войной, мог я вновь обрести чувства, волновавшие меня в незабываемые годы детства.

*

Наша память что фотографическая пластинка, дольше всего она сохраняет контрасты: свет и