В 1894 году, девять лет спустя после появления на свет Пьера, жизненные обстоятельства Ренуара в корне отличались. Рождение Пьера держали в тайне, о Жане объявили во всеуслышание. Раньше Ренуар был беден, а теперь богат. Он чувствовал уверенность в своем профессиональном положении, поскольку многие американцы и французы покупали его работы. Да, стиль, в котором он работал теперь, был не слишком популярен, но Дюран-Рюэль мог предложить клиентам множество более ранних полотен. В 1894 году Жеффруа написал статью, где отметил кардинальное изменение в отношении парижан к работам Ренуара между его персональной выставкой у Дюран-Рюэля в апреле 1883 года, когда зрители отреагировали равнодушием и насмешками, и в мае 1892 года, когда его работы – среди которых было и много прежних – ждал поразительный успех[769]. Эти перемены принесли с собой деньги, позволившие Алине и Ренуару влиться в ряды верхней прослойки французского среднего класса, состоятельной буржуазии. Им даже хватило средств на то, чтобы отправить девятилетнего Пьера в фешенебельный иезуитский пансион Сен-Круа-де-Нейи, где учились сыновья богатых парижан.

Ренуар, Алина и маленький Жан перед «Шато де Бруйар», Монмартр. 1894. Современный отпечаток с оригинала. Фотография Марциала Кайботта. Частное собрание

Почти через два года после рождения Жана, в мае-июне 1896 года, Дюран-Рюэль устроил выставку сорока двух полотен Ренуара, получившую громкое одобрение критиков. Жеффруа, написавший еще одну рецензию, высказывал свой восторг особенно красноречиво, и Ренуар поблагодарил его в юмористическом и самоуничижительном ключе: «Дорогой Жеффруа, все считают вашу статью о моей выставке великолепной. Что касается меня, я испытываю легкий стыд, чувствуя, что содержащиеся в рецензии похвалы куда выше качеством, чем их повод»[770]. Друг Ренуара, критик Натансон, также написал восторженную статью[771]. Впрочем, один влиятельный критик, Франц Журден, высказался резко, заявив, что выставка состояла из «тридцати, или около того, удручающе слабых работ»[772]. Впрочем, мнение Журдена никак не повлияло на успех Ренуара.

Официальный брак и новообретенное благосостояние коренным образом изменили положение Алины. Ее больше не страшило, что она повторит судьбу матери и лишится мужа; Ренуар, со своей славой, не мог себе позволить исчезнуть. После рождения Жана жизнь Алины сильно переменилась, тогда как после рождения Пьера она продолжала оставаться женщиной из низов, которая растила ребенка, позировала для мужа, готовила и выполняла прочие хозяйственные обязанности почти без посторонней помощи. В тот период она, как говорилось ранее, была основной натурщицей Ренуара, он изобразил ее на десятках рисунков и картин, где запечатлена ее нежность по отношению к новорожденному сыну. В 1894 году все было иначе – Алина приняла на себя роль парижанки из среднего класса и перестала заниматься бытовой стороной материнства и домашнего хозяйства, как перестала и позировать. Из повседневных дел оставалось только то, что ей нравилось, – иногда что-то приготовить или повозиться в саду; основной ее задачей стал надзор за все растущей армией домашней прислуги. Ренуар, который до бесконечности писал Алину с маленьким Пьером, не запечатлел ее с маленьким Жаном ни на едином полотне или рисунке. До наших дней дошли лишь две фотографии, сделанные в один и тот же день Марциалом Кайботтом, братом художника[773]. На одной Ренуар и Алина показаны стоящими перед их домом на Монмартре – она вынимает Жана из детской коляски. На другой Алина, в той же накидке и шляпе, представлена сидящей с Жаном в саду – коляска видна на заднем плане. Алине нравилась ее новая роль богатой женщины, однако эта роль изменила ее отношения с мужем, который считал себя трудягой-художником и не ощущал своей принадлежности к высшему классу. Для Ренуара важнее всего была возможность творить, а это становилось все труднее, поскольку здоровье его ухудшалось.

Алина и Жан в саду «Шато де Бруйар», Монмартр. 1894. Фотография Марциала Кайботта. Частное собрание

В новой своей обеспеченной жизни Алина наняла в дом множество слуг. В их числе была ее дальняя родственница Габриэль Ренар, которая приехала из Эссуа в Париж и стала «нянькой» Жана[774]. Отец Габриэль был ровесником Ренуара, мать была его на год младше, – скорее всего, на Ренуара девушка смотрела как на отца. В 1894 году ей едва исполнилось 15 лет – в том же возрасте Алину выгнали из дома тети и она приехала в Париж, чтобы вместе с матерью работать швеей. Ренуару было 53 года, он был на 38 лет старше Габриэль и страдал от ревматоидного артрита. Габриэль наняли ради Жана, однако Ренуар скоро сделал ее своей основной натурщицей, причем она часто позировала с малышом[775]. Позировала она и одна, как в одежде, так и обнаженной, – и продолжала это делать на протяжении 18 лет.

Через два года после появления Габриэль Ренуар написал большой семейный портрет в их саду на рю Жирардон[776]. Эта картина задумывалась как основной экспонат выставки 42 работ Ренуара, которая должна была состояться в 1896 году в галерее Дюран-Рюэля, – тогда картина называлась «Портреты», но стала известна как «Семья художника»[777]. Это – последнее полотно Ренуара, на котором Алина появляется вместе с кем-то из детей, и она разительно отличается от своих предыдущих образов. Это не просто великосветская дама в дорогом платье, огромной шляпе и боа из перьев: она выглядит надменной и напряженно, без всяких эмоций смотрит непонятно куда. Примечательно, что взгляд ее не пересекается ни со взглядом других персонажей, ни со взглядом художника, ни со взглядом зрителя. Алина и Жан – два основных персонажа картины, оба круглолицые и рыжеволосые, оба в вычурных шляпах. На Пьере матросский костюмчик – примета детей из высшего класса[778]. Девочка, стоящая справа, – возможно, дочь соседей, а возможно, заменяет собой Жанну Трео[779]. То, что девочка вообще появилась на этом семейном портрете, намекает на то, что Ренуар изображает свою внутреннюю реальность, в которой его дочь, как и эта девочка, отделена от остальных и остается анонимной.