Три года встреч между Ренуаром и членами государственной комиссии, назначенной, чтобы принять или отвергнуть завещанное Кайботтом, ушли на то, чтобы дать заключение по каждой отдельной работе. Некоторые влиятельные представители художественного сообщества, равно как и рядовые зрители, были возмущены самим фактом того, что правительство допускает возможность принятия хоть каких-то из этих произведений в дар. Известный художник Жан-Леон Жером назвал завещанное «кучей дерьма». Похожее мнение высказали участники опроса, проведенного журналом The Artist среди своих читателей: дар Кайботта сочли «кучей экскрементов, включение которых в коллекцию национального музея станет публичным позором для французского искусства»[790]. В итоге государство согласилось принять сорок работ, в том числе и «Гребцов» Кайботта, хотя в завещании недвусмысленно говорилось, что принять надлежит все или ничего. Посоветовавшись с братом Кайботта, Ренуар принял предложение государства. Комиссия отвергла все остальные картины и пастели. Сегодня принятые работы – среди ценнейших экспонатов музея д’Орсе, посвященного искусству XIX века.

Утешением после смерти Кайботта в феврале 1894 года стала для Ренуара еще более близкая дружба с Моризо. В свое время он помогал ей после смерти мужа в 1892 году, а теперь Моризо помогала Ренуару справиться с потерей Кайботта. Более активное участие Ренуара в жизни Моризо и ее дочери совпало с тем моментом, когда Жюли (родившаяся в 1878 году) начала вести дневник, охватывающий период с 1893 по 1899 год. Жюли часто описывала жизнь матери – примером служит запись от марта 1894 года: «Вечером у маман были гости к ужину, месье Дега, месье Малларме, месье Ренуар, месье Бартоломе; приходили также Поль и Жанни»[791]. Поль (родившаяся в 1869 году) и Жанни (родившаяся в 1877-м) Гобийар были сиротами, дочерьми сестры Моризо Ивы Гобийар (от нее также остался сын Марсель 1872 года рождения). После смерти Ивы в 1893 году Моризо пригласила девочек переселиться к ним в дом 40 по рю Вильжюст (теперь рю Поль Валери) в Шестнадцатом округе. Жюли очень любила кузин, они сохранили близость до конца жизни.

Ренуар тоже знал этих девочек, они ему нравились, однако самую нежную приязнь он испытывал к Моризо и Жюли. В январе 1894 года он договаривался с Моризо о том, чтобы написать их с Жюли общий портрет: «Если ты выделишь мне два часа, то есть два утра или полудня в неделю, полагаю, что смогу закончить портрет за шесть сеансов максимум»[792]. На этом портрете Моризо, которой исполнилось 53 года, выглядит усталой и постаревшей. Вдова, облаченная в траур, изображена в профиль – темное платье резко контрастирует с седыми волосами; Жюли сидит на ручке материнского кресла, тревожно глядя на зрителя[793]. Они позировали Ренуару в его мастерской на рю Турлак; иногда после сеанса он отводил их к себе домой, где Алина кормила всех обедом[794].

В марте Ренуар пригласил дам к ужину: «Малларме оказал мне честь поужинать со мной в следующую среду на Монмартре. Если подъем в гору вечером Вас не слишком утомит, полагаю, Вы будете рады с ним там увидеться. Придет также Дюран-Рюэль, а еще я попрошу письмом вышеупомянутого поэта пригласить и [Анри] де Ренье. P. S. Не упоминаю милую и прелестную Жюли, – разумеется, ее я жду тоже; полагаю, что Малларме будет с дочерью [Женевьевой]»[795].

Берта Моризо-Мане с дочерью Жюли Мане. 1894. 81,3×65,4 см. Частное собрание

Менее чем через год, в конце февраля 1895-го, Жюли заболела гриппом. Она уже шла на поправку, когда от нее заразилась Моризо. Через несколько дней она скончалась. В те времена грипп нередко оказывался смертельным, а у Моризо из-за перенесенного в детстве ревматизма было слабое сердце. В день ее смерти, 2 марта, Ренуар был с Сезанном на этюдах в Жа-де-Буффане, под Эксом. Узнав о случившемся, он немедленно сел в поезд и, приехав в Париж, сразу отправился к Жюли. Уже в старости, в 1961 году, Жюли так вспоминала этот визит: «Никогда не забуду, как он вошел в мою комнату на рю Вебер и прижал меня к себе; как сейчас вижу его широкий белый галстук в красную крапинку»[796]. Ренуар был ошеломлен смертью Моризо, тяжелой утратой, которую он понес всего через год после кончины Кайботта. На следующий день после ее ухода Ренуар взял на себя обязанность оповестить друзей. Моне был на этюдах в Норвегии, поэтому Ренуар отправил сообщение его жене Алисе: «С прискорбием сообщаю, что наша близкая подруга мадам Берта Мане скончалась сегодня вечером. Я потрясен ее внезапным уходом… Похороны состоятся во вторник в 10 утра, полагаю. Оповещения не будет – она хотела, чтобы присутствовали только друзья»[797]. Писсарро он пишет: «Дорогой Писсарро. С прискорбием сообщаю о кончине нашей близкой подруги Берты Мане. Мы упокоим ее утром во вторник, в 10. Ренуар, 3 марта 1895»[798]. Похороны состоялись 5 марта 1895 года.

Через две недели после смерти Моризо Ренуар излил свои чувства в письме к Моне. Помимо глубокого горя, он высказывает тревогу за судьбу Жюли, которая в 16 лет осталась круглой сиротой. Ренуар поясняет, что заботиться о Жюли станет Поль: «Старшая кузина Поль – очаровательная девушка, очень разумная и вполне способная выполнять материнские обязанности. Бедняжечка [Жюли] очень слаба, мы за нее сильно переживаем». В том же письме Ренуар говорит, что часто бывает у Жюли, пытается ее ободрить: «Это ее слегка встряхивает. На большее пока надеяться нельзя». Он поясняет, как Моризо позаботилась о том, чтобы Жюли не осталась одна: «Кроме того, Моризо оставила значительную сумму юным кузинам Гобийар, это позволит им и дальше жить вместе с Жюли». Ренуара очень тронуло, как Моризо пеклась о дочери: «Бедняга ни на миг не утратила ясности рассудка и предусмотрела все. За несколько минут до смерти она попрощалась со всеми друзьями, никого не забыв, и попросила всех заботиться о Жюли»[799].