Слушать его — это и последнее, и единственное, что я хочу делать. Я хочу понять, но ничто из того, что он может сказать, никогда не заставит меня понять. Я хочу стоять здесь, неподвижно, неизменно, вечно. Я хочу быть где угодно, только не здесь.

Я скрещиваю руки на груди и киваю. Я не сажусь и не отвожу от него взгляда. Я хочу, чтобы он знал, что в любую секунду я могу решить, что с меня хватит. Что в любую секунду я могу вонзить свой нож ему в сердце, и хотя я знаю, что это его не убьёт, мне всё равно будет приятно это сделать.

Джо прочищает горло.

— Я был молод, когда Варо пришёл к власти. Впечатлительный. Я согласился с изгнанием его советом, подумал, что он сумасшедший, раз даже предположил, что мы можем использовать пороги для изменения времени. Но чем старше я становился, тем больше я понимал, что сила леса игнорируется, а не используется, и я начал задаваться вопросом, должны ли мои люди — Древние — использовать пороги нашего мира, чтобы изменить события в человеческом мире. Я начал задаваться вопросом: что, если бы я мог помешать каждому путешественнику когда-либо войти в наш лес, чтобы наш образ жизни никогда не подвергался угрозе? Или что, если бы я мог вернуться в прошлое и остановить бесчисленные войны, в результате которых миллионы людей погибли из-за своих собственных разрушительных тенденций? Если бы я мог привнести современную медицину в борьбу с чумой или остановить геноцид в концентрационных лагерях — ты не можешь сказать мне, что это неправильно.

Это правда. Он мог бы сделать много хорошего для мира, но никто не знает, каковы были бы последствия, и, как бы ужасно это ни звучало, такова жизнь. Мы не можем изменить прошлое — ни один человек не должен обладать такой властью. Я говорю ему об этом, но он смеется.

— Ты этому свято веришь, малышка. Это просто предлог, который придумал совет, чтобы сохранить лес в секрете. Они не хотели делиться этим ни с кем другим. Они были эгоистичны, потому что не видели в лесе того чуда, которым он был. Но Варо видел это. Его сторонники видели это. У них было видение. И когда я, наконец, тоже увидел это, я не мог перестать думать о возможностях. Если бы я вернулся в нужный исторический момент, я мог бы остановить каждую войну, каждый голод, каждую вспышку болезни. Не должно было бы быть никаких страданий ни в нашем мире, ни в вашем. Ты не можешь сказать мне, что это не благородное дело.

— А как насчет нас? — спрашиваю я. — А как насчёт страданий, которым ты подверг мою семью, когда убил моего отца?

— Как я уже сказал, он стал несчастной жертвой. У меня есть все намерения вернуть его обратно.

Я замираю.

— Что ты только что сказал?

— Как только я свергну совет, я вернусь в прошлое и спасу его, если смогу.

— Что ты имеешь в виду, если сможешь?

Он пожимает плечами.

— Твой отец не должен был умирать. Если бы он просто послушал меня, если бы он просто увидел причину, он мог бы присоединиться ко мне. Мы могли бы сделать это вместе. Есть шанс, что я смогу вернуться и спасти его, не меняя своего будущего.

— Это неправда. Ты же знаешь, что это неправда!

— Есть шанс, Винтер…

— Прекрати это! — я прижимаю ладони к ушам. — Прекрати болтать!

Это неправда — ничего из этого. Он психопат, если думает, что может вернуться в прошлое и изменить что-либо в истории, не подвергая опасности своё собственное будущее. Время не предназначено для того, чтобы с ним возились. Каждый раз, когда бы он что-то менял, он рисковал изменить свой собственный путь. Изменение любого момента в истории, даже крошечного, кажущегося незначительным, может затем изменить жизни людей, вовлеченных в этот момент, и выбор, который они делают, что, в конечном итоге, может повлиять на Джо таким образом, что он никогда не будет выдавать себя за Варо в первую очередь. Возможно, это может даже изменить его настолько, что его никогда не назначат посредником для моей семьи, и он никогда не убьёт папу…

И тогда я понимаю это. Это так заманчиво, так заманчиво позволить Джо делать то, что он хочет. Воспользоваться этим шансом и надеяться, что эти события в истории не изменят мою семью, что они изменят Джо только настолько, что он оставит мою семью в покое.

Но я знаю, что это так не работает. Время — это эффект домино, и точно так же, как это изменило бы жизнь любого другого человека, который когда-либо жил, это изменило бы и мою. Возможно, мой отец никогда не встретил мою мать. Возможно, я никогда и не родилась. Возможно, ни один из них никогда не родился. Я могла бы исчезнуть, и было бы так, как будто меня вообще никогда не существовало.

Вот почему совет необходим. Вот почему страж так важен.

Я достаю из заднего кармана папин швейцарский армейский нож и щелчком открываю его. Солнечный свет танцует на лезвии.

— Мы можем сделать это лёгким путем или трудным путем, — говорю я ему сквозь стиснутые зубы.

Он усмехается.

— Я не какой-то путешественник, которому ты можешь приказать вернуться к порогу.

Я хватаюсь за свою монету, кожаные ремни натягиваются на моей коже. Символы монеты светятся белым огнём.

— Хочешь поспорить?

— Ты не хочешь этого делать, Винтер.

— Дело в том, что я действительно хочу.

— Ты не понимаешь. Ты опоздала. Атака на совет уже реализована.

Генри.

Я делаю шаг назад.

— Нет.

Я должна добраться до него. Я должна убедиться, что с ним всё в порядке. Я поворачиваюсь, чтобы бежать к порогу совета, но передо мной появляется дядя Джо.

— Боюсь, я не могу позволить тебе сделать это, — говорит он.

— Отпусти меня.

Я поднимаю нож, провоцируя его отказать мне.

Он вздыхает.

— Значит, это тот путь, который ты выбрала? Я не могу переубедить тебя?

Моя монета горит, когда безумный голос Албана эхом отдаётся в моей голове. «Совет подвергается нападению. Все стражи и посредники — явитесь немедленно». На заднем плане раздаётся крик — мужской или женский? — а затем голос Албана обрывается. Моя монета снова становится холодной.

— Почему я должна следовать за тобой? — бормочу я, впиваясь взглядом в Джо, и наконец-то видя его истинную сущность после многих лет, когда