Шум капающей воды эхом разносился по гулкому туннелю, сопровождая их шаги. У стен, предохраняя от обвала породы, стояли подпорки, понизу бежали ручейки, образовывая большие лужи. На километровой глубине под ними находились штольни, соединявшиеся между собой проходами и воронками для подъема руды. Когда-то воронки использовались для перевозки извлеченной породы из одного туннеля в другой, а теперь эти черные дыры могли поглотить тебя в любой момент.

Тереза слышала и свое дыхание, и биение сердца под курткой, но детский плач, звук, который ей хотелось услышать больше всего, почему-то умолк.

Дрожавший перед ними конус света оживлял блуждающие тени. Тереза спросила себя, как долго им еще спускаться в эту мокрую горную преисподнюю, и словно в ответ услышала всхлип. Ребенок был жив. За ее спиной простонала Глория — инстинктивная реакция на зов сына.

Туннель зигзагами уходил вниз. Не взяв с собой оружие, чтобы не рисковать понапрасну и в случае нападения не навредить ребенку, Тереза чувствовала себя слишком уязвимой.

Вдруг из темноты раздалось сиплое рычание, и они замерли на месте. От этого звука — получеловеческого, полузвериного — на какое-то мгновение в жилах застыла кровь. Нечто необъяснимое напугало их до глубины души и сковало тело.

Тереза медленно обернулась. Звук раздавался из другого туннеля справа. Луч фонаря осветил человеческую фигуру в нескольких метрах от них. Мужчина стоял спиной вполоборота. Он держал в руках сверток. Андреас Хоффман пытался что-то просунуть в рот ребенку. Заметив свет, он обернулся.

Луч бил ему прямо в лицо — наконец Тереза рассмотрела его глаза. Радужки были голубыми, как описывал Давид Кнаус. И зелеными. У Андреаса Хоффмана были разноцветные глаза.

Тереза подняла руки вверх, надеясь, что Глория повторяет ее движения. Человек перед ней снова зарычал, как дикий зверь. Он мог произносить отдельные слоги и повторять слова, но в данный момент находился во власти инстинкта.

Очень медленно Тереза сняла каску и положила ее на землю, чтобы свет не слепил Андреаса, но место вокруг него оставалось освещенным.

Ребенок снова захныкал, и Андреас постарался засунуть ему в рот то, что Тереза приняла за кусочек мяса. Казалось, он забыл об их существовании, словно что-то более важное захватило все его внимание. Тереза понимала, что он напуган, однако Андреаса беспокоило не их присутствие, а то, что ребенок отказывается от еды.

— Нет, — тихим голосом произнесла она.

Андреас снова обратил на нее свой взгляд. Борода и длинные волосы обрамляли довольно красивое лицо с высокими скулами. Несмотря на огрубевшую от жизни на открытом воздухе кожу, он казался моложе своих лет. Под пальто из овечьей шкуры угадывалось мускулистое тело.

Медленными, плавными движениями, не спуская глаз с Андреаса, Тереза достала из кармана бумаги. Осторожно опустилась на колени и разложила их перед ним.

Андреас владел основами речи, и, обратись она к нему, он бы ее понял, однако Тереза опасалась, что этого будет недостаточно. Андреас жил в другом мире — мире тишины, шума ветра и звуков дикой природы. Тереза терялась в догадках, как найти общий язык с этим созданием, который мыслит не так, как все, и в конце концов пришла к выводу, что раз уж тот научился всему, наблюдая за природой, ставшей ему домом вплоть до сегодняшнего дня, то и говорить с ним нужно на языке природы.

Андреас внимательно посмотрел на рисунки у своих ног. То были изображения самок: лисицы, косули, кабанихи и, наконец, женщины, вскармливавших детенышей молоком.

Тереза заметила, как он внимательно осмотрел кусок мяса в своей руке, а затем перевел взгляд на них.

— Сделай шаг вперед и расстегни куртку, — прошептала она Глории. Та беспрекословно подчинилась. Налившаяся молоком грудь под свитером была красноречивее любых слов.

Андреас, увидев грудь, не спускал с нее глаз, лицо его при этом оставалось бесстрастным. Тереза догадывалась, какие чувства бушуют у него внутри: горечь оттого, что он не может оставить преемника, которого сам себе выбрал. Она ощущала его боль, сожаление и страх грядущего одиночества.

Тереза протянула к нему руки, чтобы взять ребенка. И замерла в этой позе, молясь, лишь бы он не усмотрел в ее действиях угрозы. Сзади, из темной галереи, готовые вмешаться в любой момент, за ними наблюдали полицейские.

Ее глаза закрылись, руки задрожали, а мысли унеслись в прошлое. Она спрашивала себя, каково это — быть матерью. Ни ей, ни Андреасу не суждено прикоснуться к этому священному таинству. Она всем сердцем сочувствовала этому человеку — убийце и жертве, взрослому и ребенку. Такому же одинокому, как она. Как и она, привыкшему к одиночеству, но в какой-то момент решившему, что заслуживает большего.

Она без конца спрашивала себя: что же он предпочтет? Разлуку с ребенком или его гибель?

И тут она ощутила, как ей на руки опустилось что-то мягкое. Открыв глаза, она увидела младенца, завернутого в шкуру ягненка. Ее пальцы сомкнулись, чтобы удержать ценную ношу, и на мгновение соприкоснулись с ладонями Андреаса. Тереза ощутила, как по ним пробежала искра понимания и боли, которая лишь усилилась, когда Тереза прижала ребенка к груди и поняла, насколько трудно его отпустить. Ей тоже хотелось иметь сына, держать его в объятиях и каждый вечер засыпать рядом с ним.

Только сейчас она заметила, что из ее глаз льются слезы. Улыбнувшись, Тереза протянула ребенка матери.

— Покорми его, — прошептала она.

Испытав огромное облегчение, с мокрыми от слез глазами, Глория послушалась. Малыш с жадностью приник к груди.

Тереза перевела взгляд на Андреаса и почувствовала, что тот не причинит им вреда. Ведь он понимал, что теперь ребенок там, где ему лучше.

— А теперь уходим, — сказала она Глории.

Пропустив женщину вперед, она прикрывала ее собой до тех пор, пока они не выбрались из галереи — несколько долгих минут, на протяжении которых Андреас не переставая смотрел ей в глаза.

Было практически невозможно оторвать от него взгляд и прервать этот миг. Еще несколько шагов — и Андреаса поглотила тьма.

— Не стрелять. Не стрелять, — шепотом умоляла Тереза вооруженные фигуры, притаившиеся по обеим сторонам туннеля. Ей было страшно. Впервые за годы службы она опасалась, что начнется бойня.

Выбравшись на воздух, она увидела, как Глория и Матиас обнимают маленького Маркуса. Мать и дети казались единым целым — одним существом. Осмотрев площадку перед шахтой, Тереза не увидела мужа Глории. Женщина сдержала свое обещание, а Тереза — свое, данное Матиасу, вернув ему не только маленького братика, но и семью. Подняв голову, мальчик посмотрел на нее. До конца жизни Тереза не забудет нежность, струившуюся из его глаз.

Посмотрев на небо, она с наслаждением ощутила почти невесомые снежинки на своем лице. От них стало легче, спокойнее.

Вдруг Тереза почувствовала себя опустошенной. Тело обмякло и рухнуло на снег. Несколько секунд она оставалась в сознании. Этого оказалось достаточно, чтобы понять, что она лежит на земле в холоде, который уже несколько дней сопровождал ее снаружи и царил внутри. Затем все погрузилось во тьму.