– Задержать его, Андрей Михайлович? – Реутов вскинул брови, удивляясь спокойствию генерала. – Он может скрыться.

– Не скроется. – Бережной улыбнулся. – Нет, он не такой человек, чтоб бежать. Думаю, это не он отдавал приказ пытать Анну, чтобы надавить на Штерна, но его брат мог это сделать, и он это знал. Зато теперь мы выяснили, кем был убитый Семен, но не знаем, кто и как убил его.

– Я бы начал…

В кабинет Бережного ввалился Виктор, и по его виду было ясно, что стряслось нечто скверное.

– Что?

– Стажеры наши, мать их так! – Виктор кипел от ярости. – Рассказываю по порядку: в отдел приехала эта рыжая девица Василиса. Похоже, она взяла машину вашей жены, Андрей Михайлович. Она собралась искать Тину по городу, но потом позвонила какому-то Марковичу – он вроде как авторитет среди таксистов, и тот кинул по рации клич, и кто-то из таксистов отозвался: опознал Тину, поскольку подвозил ее по адресу. Василиса накануне лишилась телефона, а потому не стала возвращаться к вам домой, рассудив, что Диана ее никуда не отпустит, а поскольку телефон ее разбился и никому из нас позвонить она не могла, то приехала в отдел, но там никого из нас не застала. Зато в кабинете были наши бравые стажеры, которые рассудили, что раз начальство занято, они сами съездят по тому адресу вместе с рыжей бестией. Оставили Марусича разгребать бумаги, а сами дернули с Василисой. И телефоны у них на данный момент отключены, а адреса Василиса не сказала.

– Тогда нам тоже стоит подъехать по адресу и пообщаться с честной компанией. – Бережной поднялся. – Какой там адрес старого дома Штернов? Улица Юности?

– Так точно. – Виктор кивнул. – Семенов выяснил, что дом до сих пор является собственностью Анны Штерн, а значит, принадлежит Тине.

– Значит, едем туда. – Бережной достал из шкафа свою куртку. – Видимо, Тина вспомнила больше, чем нужно для выживания.

* * *

Замок открылся, словно только и ждал этого. А может, и ждал – кто знает, что чувствуют замки, которые годами никто не отпирает.

Тина вошла в переднюю, ее рука нащупала выключатель за дверью, просто привычно легла ладонь – но пришлось сделать поправку на то, что с того момента, как она в последний раз зажигала здесь свет, она выросла. Но выключатель нашелся, и свет загорелся – точечные светильники по периметру потолка, свет не яркий, но достаточный.

Тина огляделась.

Все казалось таким знакомым – и круглый ковер на полу в передней, и полка для ключей, и лестница, ведущая наверх, и дверь в столовую. Тина сделала несколько шагов и открыла дверь, зажгла свет. Комната с полукруглым окном, большой антикварный буфет, брат-близнец двух ее буфетов, которые вывезли из дома, где она жила с отцом и мужем.

Но этот буфет почти пуст, только сине-белые кружки, расписанные тонкими линиями, образующими ромбовидную сеточку, и в каждой ячейке небольшой цветок – кружек три, они висят на специальном колышке для кружек, и Тина их не помнит, как не помнит и этот буфет.

Но круглый стол в центре столовой она помнит, как и ковер, посреди которого этот стол стоит. Правда, скатерти нет, и блюда нет… Ах да, блюдо же тогда разбилось.

Тина скользнула под стол и замерла. Руками она ощутила знакомую прохладную гладкость дерева, прижалась к ножке стола и закрыла глаза. Нет, ей здесь не так удобно, как тогда. С тех пор тело ее выросло. Но то, что она помнит, должно вернуться сейчас, ей очень нужны ответы на вопросы. Давно нужны, просто тогда она не могла их получить, потому что не знала, какие вопросы задавать, а теперь знает.

Но теперь задавать вопросы некому – разве что себе самой.

– Что было тогда? Что было правдой?

Она погрузилась в пустоту, где начала звучать музыка, но музыка не мешала вспоминать.

Сейчас нужно склеить разбитое блюдо, осколки не такие уж мелкие. И хотя, конечно, посудина уже никогда не будет прежней, но восстановить жизнь, которая была на той картинке, что на дне блюда, можно – да, не идеально, а все же лучше, чем ничего.

– Сиди здесь.

Мама отчего-то испугана, и Тина подчиняется – мама не такая, как всегда, она не улыбается и не сочиняет для Тины песенку о принцессе. Она хочет, чтобы Тина залезла под стол, и убирает со стола чашку, из которой Тина пила чай. И только блюдо со свежим печеньем осталось.

Тина чувствует запах печенья – Елена Игоревна уехала на несколько дней, и мама оставалась с Тиной, вот почему они все утро вместе пекли это печенье. То-то папа удивится, когда придет домой!

– Что там было? – Тина прислушивается к звукам, которые спрятаны там, за музыкой. – Что-то грохочет, чужие люди кричат, и мама кричит, и потом кто-то идет к столу и ест их печенье, а наверху кричит мама. А чужак ест печенье, наливает себе чаю… Тина видит его туфли, начищенные до блеска. Она отчего-то знает, что нужно сидеть так тихо, как только можно. Чужаки не должны ее увидеть.

Вот чужой вышел из столовой, а Тина ощущает запах листьев из сада – они с мамой открыли окно, чтобы проветрить дом, потому что запах выпечки слышен даже наверху. И запах листьев, начинающих увядать, примешивается к запаху выпечки. Только осенью сад пахнет вот так.

И Тине уже холодно, она дрожит. Нужно представить, что она не здесь, а живет в том домике, который на блюде. Окно открыто, занавеска трепещет на ветру, а на подоконнике цветок в горшке. В том доме есть очаг, где на крюке висит котелок – совсем как на картинке из книжки о Буратино. И она может сейчас выйти из дома и поговорить с мальчиком, который гонит овец, а то и пойти вместе с ним на луг. Это здесь осень, а там лето, цветы и травы пахнут и кружат голову, и нет страха, нет опасности, нет чужих людей в начищенных туфлях, ничего нет, кроме нее и счастливой жизни, которую можно рассказывать как угодно долго, и реальность будет податливо меняться так, как она хочет. Овцы будут есть траву, а мальчик сыграет ей на свирели… Он же пастух, у него должна быть свирель.

И кто-то спускается по лестнице и разговаривает по телефону. У папы тоже есть такой телефон. А человек ест печенье и разговаривает с набитым ртом.

– Девчонка в доме?!

Тина тонет во тьме – ее нет, она там, в доме с камином, на ней коричневое длинное платье и фартук с оборками, а на голове чепец, как в книжке о Золушке. Именно в таком платье можно жить в том голубом волшебном домике, там старые времена… Или молодые? Если они были раньше, то они старые сегодня, но для тогда это были молодые времена? Тина запуталась, и пытается решить этот вопрос, а начищенные туфли останавливаются прямо перед ней, клетчатая скатерть поднимается, а она хватается за нее руками, чтобы опустить.

Но кто-то хватает ее за руку и тянет наружу, она больно ударяется головой о столешницу. И голова болит, болит все сильнее – разбей, разбей стекло, Тина! Это лишь картинка на стекле, разбей его, и картинка исчезнет, как будто ее и не было!

– Тогда получается, что и мамы не было. – Тина поднялась и подошла к крану. – Тогда меня тоже не было, и того, что было хорошее, никогда не существовало.