Ленька вырывался из рук Инны, желая, видимо, продолжить веселье, но в душе, конечно, понимал, что хорошие времена закончились, и начал хныкать. Безусловно, он был рад видеть маму, но она явилась в очень неподходящий момент, как раз тогда, когда у них с Дашей в самом разгаре такая веселая игра, и эта двойственность – радость от появления матери и досада оттого, что игру прервали, – слишком сложная для него, и он использует проверенное временем средство – громкий рев.

Но Инна, прижав сына к себе, вышла в коридор и размеренно зашагала, ритмично напевая:

– Ты не плачь, не плачь, не плачь, испечем тебе калач, а еще мы купим мяч – только ты не плачь, не плачь!

Инна сочинила массу таких вот ритмичных напевов, и Ленька всегда успокаивался – от размеренных шагов и напевного речитатива. Вот и сейчас он, поревев, прижался к матери и принялся подпевать.

– Ну, вот и снова все хорошо, видишь?

Инна заглянула в столовую – Вера укачивала дочь своим способом. Она подняла на Инну взгляд и улыбнулась. Им было хорошо в этом большом доме, и дети их росли счастливыми в дружной большой семье.

– Ты даже не переоделась. Зато управилась с ними моментально, а я так не умею.

– Потому что тут нужны двое – чтобы управиться с этими двумя. – Инна удобнее перехватила Леньку. – Дело недолгое, сейчас искупаю его и переодену в пижаму.

– Как раз каша остынет. – Вера кивнула в сторону плиты. – Как там Дэн?

– Дэн уже лучше. – Инна вздохнула. – Но, конечно, пока о полном выздоровлении речи нет. Уже то хорошо, что жив остался.

Инна понесла сына вверх по ступенькам, а за ней следом поднимался Патрик, ожидающий вечерней глажки. Усадив Леньку в кроватку, отчего тот снова захныкал, Инна переоделась и пошла в ванную. Патрик остался сторожить кроватку ребенка, и Инна знала, что уж он точно не позволит Леньке оттуда ни вылезти, ни вывалиться.

Переодевшись и вымыв сына, она одела его в пижамку и снова спустилась в столовую – пора кормить детей. Молочная каша с тертыми яблоками и бананами, предусмотрительно налитая Верочкой в две яркие пиалы, уже остыла до приемлемой температуры, и дети с заметным удовольствием принялись за ужин – каша сладкая.

– Федор говорит, что их нужно приучать есть самостоятельно. – Вера вздохнула. – Но я не могу вечером на это идти, нужно быстро накормить и уложить спать, иначе дело затянется, а ее и так трудно уложить. Но приучать, конечно, надо…

– Вера, они не будут есть с ложки до двадцати лет. – Инна уже почти скормила сыну всю порцию и достала салфетки. – А сейчас пусть едят как хотят.

– Ну, тоже верно. Что с твоим расследованием?

– Куча разрозненных фактов, но ничего существенного нет.

Вера кивнула и прислушалась – из передней слышались шаги, это пришел Егор.

Дети, поужинав, мгновенно принялись тереть глаза и зевать – они уже забыли, как весело играли, а сейчас понимали, что день подходит к концу и скоро их уложат в кроватки. Это происходит каждый день, протестовать нет смысла, да им и не хочется протестовать, они устали.

Ночник освещал спальню, а Ленька уже заснул – он любит засыпать в родительской кровати, Инна с Егором решили, что нужно ему это позволять, потому что – ну, не будет же он до двадцати лет приходить к ним в кровать, чтобы уснуть, а если сейчас ему так уютнее – да бога ради.

– Давай переложи его в кроватку. – Инна заглядывает за ширму. – О, да тут Патрик уже устроился!

Патрик лениво поднялся и, перепрыгнув через бортик кроватки, приземлился у ног Инны, за что был удостоен почесывания за ушком.

– Место ему нагрел. – Егор уложил сына в кроватку и укрыл его. – Шумно было?

– На головах ходили, когда я пришла. Знаешь, это их вечернее состояние, когда сами остановиться они уже не могут.

– Я задержался, прости.

– Да ладно. – Инна прижалась к мужу и вздохнула. – Давай на выходные поедем к Соне на дачу? Она говорила, уже крокусы вылезли, поглядим.

– Может, и съездим. – Егор уткнулся в волосы жены и замер. – Инна.

– Что?

– Ничего. Люблю тебя.

Егор говорил это часто, словно боясь, что она забудет, но она не забывала. Да, она иногда бывает странная, и даже пугающая, но этому есть глубокие извиняющие причины. И, несмотря ни на что, она его жена, а остальное не имеет значения.

– И я люблю тебя. – Инна улыбнулась. – Мне с тобой уютно.

Они могли молчать или что-то вместе делать, но то понимание, которое у них получилось, то ровное горение с ночными сполохами они ценили оба и очень оберегали.

Завибрировал на тумбочке телефон Инны, и она, виновато взглянув на Егора, потянулась за трубкой.

– Инна, у нас неприятности. – Голос капитана Семенова звучал неуверенно, словно он сомневался в правильности своего решения – позвонить Инне. – Тина пропала. Ушла из квартиры Бережных, никто не знает, когда – Диана в ванной была и не слышала, а Василиса спала, приняв успокоительное. Генерал уже объявил ее в розыск, и я решил, что вы должны знать.

– Да, я должна это знать. – Инна вздохнула и отложила телефон. – Вот черт!

– Что, детка?

– Да мадам эта, Тина Тобольцева… Ну, в доме у которой случилось двойное убийство, помнишь?

– Да, я помню, ты говорила.

– Генерал Бережной решил держать ее поближе, приняли они с женой эту Тину и подругу ее в своей квартире. И вот подруга дрыхнет, приняв снотворное, а Тина Тобольцева исчезла. Просто ушла, никто не знает, когда, куда и главное – зачем!

– Позвони Геннадию, пусть отследит ее телефон.

– Это если труба с ней, а я не могу позвонить генералу и спросить, не спалив своего информатора.

Инна задумалась, вспоминая подробности дела.

Она читала досье на Тину, составленное в английской школе. Глубокая психологическая травма, состояние шока, неконтактна. Судя по всему, после случившегося Тина перестала реагировать на внешний мир, замкнувшись в себе. Немудрено: девочка, выросшая в спокойной благополучной семье, не знавшая никаких потрясений, оберегаемая и всеми любимая, вдруг в одночасье стала свидетелем ужасных пыток, которым подвергли ее мать, стала жертвой изнасилования, увидела смерть матери – все это и взрослого сломало бы, а маленькую девочку – так наверняка, вот и Тина в рассудке не устояла. Но то, что проделывала с Тиной доктор Томпсон, было неописуемо.

– Она пытала ее током, Егор. – Инна перелистывала папку с копиями документов. – Ты понимаешь, Егор? И отец Тины на это согласился!

– Рассмотрим альтернативу. – Егор внимательно рассматривал фотографию Тины. – Останься она здесь, что бы ее ждало? Наша карательная психиатрия, где никогда никто никого не лечит, а людей просто закалывают препаратами, превращая в овощи? Им с овощами удобнее работать, видите ли, а людей просто списывают – сразу, как только они попадают в эту систему. А там… Да, жестоко, но я ходил на сайт школы – результаты есть, они возвращают в социум детей и подростков, которые, казалось бы, уже потеряны для нормальной жизни, им дают шанс прожить более-менее нормальную жизнь, а не пускать слюни в психушке или сидеть в тюрьме пожизненно. Эта школа исправляет социопатов, которые могли бы стать серийными убийцами, например, а это немало. И возвращает к жизни детей, находящихся в депрессии, таких как Тина. Шанс прожить если не абсолютно полноценную и счастливую, но более-менее нормальную жизнь – кто же откажется? Родителей можно понять.