– Спасибо, – произнесла я, когда он вернулся и протянул мне стакан.

Рэймонд не ответил, встал и вышел из комнаты. Гул стиральной машины стих, я услышала, как открылась дверь, потом снова шаги. На пороге вновь появился Рэймонд, подошел ко мне и протянул руку.

– Пойдем, – сказал он.

Я попыталась встать самостоятельно, но не смогла. Я оперлась на него, а потом мне пришлось обхватить его рукой за талию, чтобы он помог мне преодолеть коридор. Дверь в спальню была открыта, кровать застелена свежим бельем. Рэймонд усадил меня, закинул мои ноги и помог забраться под одеяло. Постель пахла прохладой – теплая, чистая и уютная, как птичье гнездышко.

– Теперь поспи, – мягко сказал Рэймонд, задернул шторы и выключил свет.

Сон ударил меня, словно кувалда.

Надо полагать, я проспала как минимум полдня. Когда я наконец проснулась, потянулась к стакану, стоявшему рядом, и опустошила его до дна. Я нуждалась в воде внутри и снаружи, поэтому осторожными, неуверенными шагами направилась в ванную и встала под душ. Мыло пахло душистым садом. Я смыла всю грязь, все лишние пятна и вышла розовой, чистой и теплой. Аккуратно, очень аккуратно вытерлась, опасаясь порвать свою кожу, и переоделась в самую мягкую и чистую одежду, какую мне когда-либо доводилось носить.

Пол на кухне сиял, бутылки исчезли, столешницы были чисты. На одном из стульев лежала аккуратная стопка белья. На столе ничего не было – кроме вазы, моей единственной, в которой стоял букет желтых тюльпанов. Рядом лежала записка.

Внизу был нацарапан номер телефона. Я села, уставившись на него, потом перевела взгляд на солнечно-яркие цветы. Никто никогда раньше не покупал мне цветы. Я не особенно ценю тюльпаны, но откуда это было знать Рэймонду. Я заплакала, сотрясаясь в рыданиях, воя, как животное. Мне казалось, что я никогда не остановлюсь, никогда не смогу остановиться. В конце концов, вследствие простого физического изнеможения, я затихла. И уперлась лбом в стол.

Я поняла: моя жизнь шла неправильно. Совершенно неправильно. Я не должна была так жить. Никто не должен так жить. Проблема заключалась в том, что я не понимала, как это исправить. Я знала, что мамочкин путь неверен. Но никто никогда не показывал мне правильный жизненный путь, и хотя все эти годы я старалась изо всех сил, я просто не понимала, как сделать лучше. Я не могла собрать свой пазл.

Я заварила чай и разогрела оставленную Рэймондом еду. Оказывается, я была очень голодна. Затем я помыла чашку и вилку и поместила их рядом с посудой, которую оставил сушить Рэймонд. Прошла в гостиную и взяла телефон. Рэймонд взял трубку после второго звонка.

– Элеанор? Ну слава богу! – сказал он. Пауза. – Как ты себя чувствуешь?

– Здравствуй, Рэймонд, – сказала я.

– Как ты? – снова спросил он напряженным голосом.

– Спасибо, в порядке, – ответила я.

Я знала, что это правильный ответ.

– Элеанор, что за черт! «В порядке». Господи! – воскликнул он. – Я забегу через час, окей?

– По правде говоря, Рэймонд, в этом нет необходимости, – спокойно произнесла я, – я поела, приняла душ, сейчас немного почитаю и пораньше лягу спать.

Я не знала, который час, поэтому не рискнула произносить слова «пообедала» или «поужинала».

– Я буду через час, – твердо повторил Рэймонд и дал отбой.

* * *

Открыв ему дверь, я увидела, что он держит в руках бутылку «Айрн-Брю» и упаковку разноцветных мармеладок. Я выдавила из себя улыбку.

– Заходи, – сказала я.

Интересно, а как он попал в квартиру в прошлый раз? Я не помнила, чтобы открывала ему дверь. Что я ему сказала, в каком состоянии была? В груди нервно и тревожно забилось сердце. Я сыпала ругательствами? Я была голая? Может, между нами произошло что-то ужасное? Бутылка «Айрн-Брю» выскользнула у меня из пальцев, упала на пол и покатилась в сторону. Рэймонд поднял ее, другой рукой подхватил меня под локоть и повел на кухню. Потом усадил за стол и включил чайник. Мне полагалось бы оскорбиться за то, что он распоряжается в моем личном пространстве, но я испытала лишь облегчение, мощное облегчение от того, что обо мне заботятся.

Мы сели по разные стороны стола с чашкой чая и некоторое время молчали. Первым заговорил Рэймонд.

– Элеанор, что, черт возьми, происходит?

Я была поражена, услышав в его голосе дрожь, будто там таились слезы. И просто пожала плечами. Он начал сердиться.

– Элеанор, тебя не было на работе три дня. Боб страшно волновался. Мы все волновались. Я взял у него твой адрес, пришел тебя проведать и увидел… увидел, что ты…

– …что я собралась себя убить? – спросила я.

Рэймонд провел ладонью по лицу, и мне стало ясно, что он действительно вот-вот заплачет.

– Слушай, ты очень скрытный человек, и это нормально. Но ведь мы с тобой друзья? Ты можешь мне обо всем рассказать. Не держи это в себе.

– Почему? – спросила я. – Как может рассказ о том, как мне плохо, что-то изменить? Собеседник ведь это не исправит?

– Возможно, все не исправит, – ответил он, – но это может помочь. Знаешь, у других ведь тоже есть проблемы. И они знают, что такое несчастья. Но если поделиться своими проблемами с другими…

– Не думаю, что хоть один человек на этом свете может понять, каково это – быть мной. Это просто факт. Не думаю, что кто-либо еще прошел через такой же ряд обстоятельств. И сумел в них выжить.

Это было важным уточнением.

– Попробуй со мной, – предложил Рэймонд.

Он посмотрел на меня, я на него.

– Ну хорошо, если не со мной, то с кем-нибудь еще. С консультантом, психотерапевтом…

Я фыркнула – звук получился не самый элегантный.

– С психотерапевтом! – воскликнула я. – «Давайте сядем, поговорим о наших чувствах, и тогда все как по волшебству станет лучше». Не думаю, Рэймонд.

Он улыбнулся.

– Но ведь узнать наверняка можно только попробовав, разве нет? Что тебе терять? Ведь, знаешь, нет ничего стыдного… в депрессии или в психическом заболевании…

Я чуть не подавилась чаем.

– Психическом заболевании? Рэймонд, что ты такое говоришь?

Я тряхнула головой.

В знак примирения он поднял руки.

– Слушай, я не врач. Просто… Просто мне кажется, что если человек травит себя алкоголем и планирует самоубийство, у него, ну, что-то не так.

Он так смешно резюмировал мою ситуацию, что я чуть не расхохоталась. Обычно Рэймонд не был склонен к преувеличениям, но на этот раз впал в крайность, и я не могла допустить, чтобы он считал свое предположение достоверным описанием случившегося.