– Мною движет одно лишь сочувствие, – отвечал он, не шелохнувшись. – Сочувствие и сострадание ее горю.

– Тогда вам, наверное, будет приятно узнать, – промолвила королева, – что ей подыскали нового мужа.

Я выронила терку для сахара, и она со звоном упала на каменный пол. Все остальные внезапно замолчали.

– Нет, – вымолвила я.

– Ее мужем станет добрый протестант, – сказал граф Морэй, – который удовлетворит требования мастера Нокса, поскольку положит конец ее чтению будущего по цветам. И такой муж также… уговорит ее… отдать ларец и пророчества вам, мадам, что поможет вам правильно выбрать вашего собственного будущего мужа.

– Нет! – снова вымолвила я, чувствуя, как меня охватывает невыразимый ужас. О святой Ниниан, прошу тебя, пусть только Рэннок Хэмилтон находится здесь, в Лохлевене, не для этого! Зеленая Дама Грэнмьюара, защити меня…

– Это отличное решение вопроса, брат, – сказала королева. Она глядела прямо на меня, и в ее глазах я видела удовольствие, жестокое, как лезвие ножа. Это все было подстроено заранее, я видела это, я была в этом уверена. – И кого же вы выбрали?

– Милорд Роутс? – сказал Морэй. – Вы скажете нам его имя?

– Это мой родич и верный слуга, мадам, – отвечал Роутс. Он избегал смотреть на меня. – Он мой вассал, а значит, и вассал милорда Морэя. Мастер Хэмилтон – добрый протестант, и он не потерпит этих штучек с цветами. А еще он без памяти влюблен в мистрис Ринетт с тех самых пор, как впервые ее увидел.

С тех самых пор, как увидел меня в церкви в Грэнмьюаре.

С тех самых пор, как я пригрозила ему плетями жимолости Зеленой Дамы.

Влюблен – это, конечно же, не то слово, которое я бы употребила, чтобы описать те чувства, которые он ко мне испытывал.

– Нет, – произнесла я жестко, с сухими глазами. – Я скорее умру. Я не оставлю в Грэнмьюаре камня на камне и сброшу все камни в море и вместе с ними брошусь туда и сама.

– Как страстно, Марианетта, – сказала королева. – Однако практически неосуществимо. Вы будете не первой женщиной, которая выйдет за мужчину, которого выбрали для вас те, кто выше вас по положению, и не последней.

– Подождите.

Это произнес Никола де Клерак. Он встал в полный рост; одной из причин, по которым королева так любила танцевать с ним в паре, было как раз то, что он был одним из тех немногих придворных, которые были выше нее. Его золотисто-рыжие волосы блестели в мерцающем свете очага, глаза сузились, и плоские мышцы под ними натянулись. Сегодня на его лице не было макияжа, но в левом ухе сверкал квадратный изумруд.

– Брак – это святое таинство в глазах вашей церкви, мадам, – сказал он, – и священный договор в глазах вашей церкви, милорд Морэй. Сам мастер Нокс называет его благословенным установлением Господа. Неужели вы хотите осквернить это святое таинство, этот священный договор насилием?

Ответом ему было молчание.

Я вспомнила, что он сказал мне в саду Грэнмьюара – как его мать насильно выдали замуж, и как он сбежал от монахов-бенедиктинцев, единственной семьи, которую он знал, чтобы попытаться спасти ее.

И о том, как у него ничего не вышло.

Леди Маргарет Эрскин первой осмелилась нарушить молчание. Как любая волчица, она была не лишена мужества.

– Я снова спрашиваю вас, месье де Клерак, – сказала она. – В чем состоит ваш интерес, и почему вы выступаете против того, чтобы мистрис Ринетт вышла замуж за того, кого выбрал глава ее клана?

– Быть может, – предположил граф Морэй, – вы хотели бы жениться на ней сами?

Мое сердце остановилось. На мгновение остановилось и замерло все.

– Это смехотворно, нелепо! – Королева снова вскочила на ноги, пылая гневом, как пылает жаром горящий камин. – Что такое вам пришло в голову, брат?! Сьёр Нико говорит так из жалости, диктуемой ему его добрым сердцем, не так ли, сьёр Нико? Ваши слова продиктованы жалостью, верно?

Все в зале заговорили одновременно.

Единственный, кто молчал, был Никола де Клерак – единственный, если не считать меня самой. Он смотрел на меня, а я смотрела на него. На его лице застыло выражение беззащитности.

«Этот обет освящен узами крови и был дан над ракой с мощами святого Людовика. Он обязывает меня быть опорой королеве и поступать так, чтобы она была ко мне благосклонна… даже когда я с нею не согласен или не хочу ее поддерживать».

Нико наконец сдвинулся с места и повернулся к королеве.

Как же они были похожи – тот же высокий рост, то же стройное сложение, только золотисто-рыжие волосы у Нико были более рыжими, а у королевы – более золотистыми. Они были похожи, как брат и сестра – во всяком случае, куда больше, чем королева и Морэй. Морэй был ниже королевы, коренастый, темноглазый и темнобровый. Я удивилась, что не заметила этого сходства раньше.

– Я считаю, что никакую даму не следует выдавать замуж силой, – сказал он. Он снова заговорил своим тоном придворного – отработанным и гладким, полным чувства, которое могло быть как искренним, так и наигранным. – Ни мистрис Ринетт – ни даже вас, мадам. Даже королева должна иметь право следовать велениям своего сердца.

Он протянул ей руку. Мгновение поколебавшись, она вложила в нее свои красивые белые пальцы – и он медленно и нежно поднес их к губам.

– Даже королева, – повторил он.

Мне хотелось ударить его. Мне хотелось ударить ее. Я чувствовала панику и отчаяние, словно лань, окруженная лающими гончими.

– Я не хочу ни за кого выходить замуж, – сказала я, и мой голос прозвучал неестественно громко. – Ни за Рэннока Хэмилтона, ни за месье де Клерака, ни за кого-либо вообще. Даже если меня поволокут к алтарю в цепях, я откажусь.

– Вы нас неправильно поняли, мистрис Ринетт, – сказала леди Маргарет. – Никто не собирается тащить вас к алтарю силой, верно, мадам?

Королева высвободила пальцы из руки Нико и села в кресло под балдахином. Сев в него, она перестала быть женщиной и снова превратилась в королеву. Нико остался стоять, не шелохнувшись.

– Да, верно, – промолвила королева. – Если Марианетта не хочет выходить замуж, никто, разумеется, не станет ее заставлять.

– Вот и хорошо, – выдавила из себя я голосом, осипшим от слез, которые я никогда, никогда, никогда не пролью. – Я не желаю выходить за Рэннока Хэмилтона.

– Однако, – продолжила королева, – надо учесть интересы и вашей дочери, моей крестницы, Мэри.

– Ее зовут Майри, – сказала я. – И все это к ней совершенно не относится.

– Ну как же не относится? Если вы останетесь незамужней и будете и дальше заниматься колдовством, мою крестницу придется изъять из-под вашего пагубного влияния. Это будет совершенно законно – она станет подопечной короны и будет воспитываться вдалеке от двора, в одном из королевских замков. Возможно, даже здесь, в Лохлевене, и тогда ее опекуншей станет леди Маргарет.