Он слегка поклонился, однако ничего не сказал. Означало ли это да или нет?

– Стало быть, вы с Шастеляром враги. И тем не менее вы пробыли вместе всю ночь, ту ночь, когда королева Шотландии возвратилась в Эдинбург? И теперь вы тоже проводите ночь с ним, у этой башни?

– Наши патроны действительно враги. – Его голос был ровен, без малейшего признака эмоций, но я чувствовала – дело было не в том, что он ничего не чувствует, а в том, что он не желает показывать свои чувства. – Но к нам это не относится.

– Он назвал вам имя? Мне все равно, кому в конце концов достанется ларец. Единственное, чего я хочу, это узнать, кто убил моего мужа, и увидеть, как убийцу повесят.

– Он ничего мне не сказал, – ответил Блез Лорентен. Его странные, выцветшие глаза смотрели прямо в мои. Дикий переступень, подумала я. Чертова репа. Не доверяй ему, Ринетт.

– По вашим словам, он правильно описал кинжал, которым убили вашего мужа, – сказал он. – Это не тот кинжал?

Он вынул из ножен свой собственный кинжал и эфесом вперед протянул его мне. Кинжал был весь стальной, без каких либо украшений, самый обычный клинок, из тех, которые продавались, по крайней мере, в полудюжине лавок на Хай-стрит.

– Нет, – отвечала я. – Это не он.

Он убрал кинжал обратно в ножны.

– Стало быть, ни он, ни я не убивали вашего мужа, – заключил он. – Жаль, что я не могу дать вам того, что вы хотите, и доставить ларец во Францию, королеве Екатерине. Она бы щедро меня вознаградила, и я бы с радостью разделил с вами эту награду, если вас интересует золото.

– Нет, – сказала я. – Золото меня не интересует.

На следующий день Шастеляр был обезглавлен на площади возле рыночного креста. Говорили, что он отказался от молитв как католического священника, так и протестантского пастора и смело взошел на эшафот, громко декламируя строки Пьера де Ронсара из «Гимна Смерти»:

Меня там не было; я не смогла бы вынести зрелища еше одной казни. Королева тоже не пришла – на этот раз Морэй не стал ее принуждать. Говорили, что Шастеляр перед смертью обратил взор к дому, где она остановилась, и умер с ее именем на устах. Но люди много чего говорили, и по большей части то была ложь.

Но именно лживые домыслы и остаются в народной памяти.

Я была в опале, а Нико – в величайшей милости, и мы с ним словно жили в разных мирах. После возвращения двора в Холируд я начала ждать, когда он подойдет ко мне – ведь мне надо было рассказать ему и о том, что я вспомнила вид гарды и эфеса кинжала убийцы, и о том, что Шастеляр тоже точно знал, как тот выглядел. Мне нужны были его идеи, его знание жизни и света. Но он все не приходил. Может быть, он в самом деле стал любовником королевы и проводит с нею не только дни, но и ночи? Наконец я послала к нему Дженет с запиской. Вернувшись, она сказала, что граф Морэй, питающий ко мне вражду, приставил ко мне соглядатаев, и Нико приходится избегать общения со мною, чтобы не навлечь на мою голову еще большую немилость королевы.

Дворы государей. Снаружи они блистают и манят, но внутри могут быть отвратительны и опасны.

– Он сказал, что тебе надобно будет переодеться в мое платье и пойти в город, в булочную, в которую каждую среду хожу я. Он выедет ночью, с пачкой писем, которую должен передать капитану французского корабля в гавани Лита, а на обратном пути тайком зайдет через заднюю дверь в кухню булочной. Это сработает, Ринетт. Мы с булочницей Финеллой подруги, и я ей шепну, чтоб она вас встретила.

– Ты думаешь, это действительно необходимо – все эти переодевания и тайные встречи?

– Думаю, да, необходимо, если ты не хочешь, чтобы Морэй донес королеве, будто ты и месье де Клерак – любовники, или еще хуже – будто вы с ним замышляете против нее какую-нибудь пакость. Так будет лучше и для тебя, и для него.

И мы с Дженет сделали все, как сказал Нико, и в следующую среду я сидела в крошечной, пропахшей дрожжами кухоньке Финеллы МакБэйн, одетая в чепец и фартук Дженет. Я чувствовала себя дурой. Когда Нико де Клерак тихонько проскользнул в кухню через заднюю дверь, одетый в черный шелк и мягкую, как бархат, лайку, с сапфировым аграфом на шляпе и подведенными сурьмой глазами, я почувствовала себя еще большей дурой.

– Ринетт, – произнес он.

Мне хотелось посмотреть на него ледяным взглядом. Хотелось накричать на него за то, что он ни разу не пришел ко мне после своего возвращения. Хотелось вскочить и броситься в его объятия. Мои противоречивые желания ошеломили меня саму.

Наверное, он прочел обуревающие меня чувства на моем лице, потому что, не дожидаясь моих слов, он сразу же сказал:

– Простите меня. Поверьте, я избегал встреч с вами лишь затем, чтобы защитить вас.

– Защитить меня от чего? От ревности со стороны королевы?

– Я не являюсь ее любовником, если вы это имеете в виду. – Его губы на мгновение искривились в вымученной улыбке. – В настоящее время я – ее ближайший советник, и она требует моего безраздельного внимания. Я поклялся быть ей опорой, и я не могу нарушить этот обет.

– Обет? – переспросила я. Это слово удивило меня и вместе с тем не удивило. Ведь он уже что-то говорил мне о связывающем его обете. Но где? Когда? И почему я не могу этого вспомнить? – Вы имеете в виду религиозный обет? Мне казалось, вы сбежали из монастыря, прежде чем постричься в монахи.

Он заколебался. По его лицу я видела, что сначала он хотел ответить шутливо, но затем передумал.

– Нет, это не религиозный обет, – медленно проговорил он. – Но он освящен узами крови и был дан над ракой с мощами святого Людовика, хотя и для светской цели.

Я слушала его и приходила во все большее замешательство.

– Обет кому? Какими такими узами крови? И что вы обещали?

– Я не могу открыть вам больше того, что уже открыл, Ринетт. Я рассказал вам о самом обете, потому что он обязывает меня быть опорой королеве и поступать так, чтобы она была ко мне благосклонна, даже когда… даже когда я с нею не согласен или не хочу ее поддерживать.

– Стало быть, вот почему вы затеяли весь этот хитрый маскарад. Потому что королева зла на меня и разозлится на вас, если узнает, что вы со мной встречались. А вовсе не потому, что Морэй будто бы следит за вами или за мной.

– Морэй действительно следит и за вами, и за мной. И он был бы счастлив подорвать то доверие, которое питает ко мне королева.

– Вы все ведете себя, как дети. – Хотя я и не любила двор и не доверяла придворным, меня задевало то, что я теперь нахожусь вне круга избранных. – Эти ваши обеты и интриги, милости и переодевания. Отшлепать бы вас хорошенько – думаю, это пошло бы вам на пользу.