на Нарвский фронт двинулся отряд моряков под командованием Дыбенко, бывшего председателя Центробалта… Ознакомившись с отрядом Дыбенко, едва он прибыл в Петроград, я впал в известное уныние. Отряд мне очень не понравился, было очевидно, что процесс разложений старой царской армии, как гангрена, поразил и военных моряков, которых еще совсем недавно и притом вполне справедливо называли “красой и гордостью революции”. Рядом с теми моряками, которые были и остались наиболее надежными и стойкими бойцами социалистической революции, нашлись матросы Балтийского флота, докатившиеся ко времени немецкого наступления на Петроград до организации анархистских, а то и заведомо бандитских групп. Разложение это чуть не погубило анархиствовавшего в то время матроса Железнякова, являвшегося председателем комитета части… Отряд Дыбенко был переполнен подозрительными “братишками” и не внушал мне доверия; достаточно было глянуть на эту матросскую вольницу с нашитыми на широченные клеши перламутровыми пуговичками, с разухабистыми манерами, чтобы понять, что они драться с регулярными немецкими частями не смогут. И уж никак нельзя было предположить, что такая “братва” будет выполнять приказы “царского генерала” Парского”.

К этому времени в Нарве находился сильно потрепанный отряд матроса Булкина, отходивший из-под Ревеля. Остатки отряда Булкина присоединились к “Северному летучему морскому отряду”. Первый бой, в котором участвовал отряд Дыбенко, произошел вблизи эстонской деревни Иввив. Вялотекущая перестрелка длилась весь день и всю ночь на 2 марта. Затем группа матросов на двух бронемашинах решила атаковать немцев. Однако уже в начале атаки один из броневиков был подбит, после чего матросы отошли.

Утром 3 марта немцы начали продвижение двумя колоннами. После нескольких вялых попыток остановить это движение у деревни Вайвара-Корф, матросы начали неорганизованно отходить. Дыбенко никем не руководил, а предавался своему любимому делу — пьянству с ближайшими друзьями.

Позднее в своих многочисленных мемуарах П.Е. Дыбенко будет рассказывать о том, как он с маузером в руке лично возглавлял контратаки по глубокому снегу. И только потеряв полтысячи убитых и множество раненных, был вынужден начал отход. Один из матросов отряда впоследствии вспоминал: «Высший военный совет и, особенно Бонч-Бруевич, устраивали провокации во многих случаях. Он, продолжая обещать обеспечить матросов всем необходимым для сражений, ничего не делал». По словам матроса, «части Красной армии не просто не помогали матросам, но намеренно препятствовали организации должной обороны. У матросов не осталось боеприпасов, у солдат Красной армии боеприпасов было с избытком, но поделились они ими только тогда, когда стало слишком поздно, чтобы ими воспользоваться». И только поэтому Дыбенко, Павлов и Булкин с остатками “Северного летучего морского отряда” отступили к Ямбургу.

Увы, никакими реальными документами мемуары Дыбенко и такие же тенденциозные воспоминания его соратников не подтверждаются. На самом деле неорганизованный отход быстро превратился в паническое бегство. Понимая, что на Дыбенко и на его анархиствующих матросов надежды никакой нет и надо срочно спасать ситуацию, Дыбенко молниеносно сместили с должности командующего и вся полнота власти была, наконец-то, сосредоточена в руках генерал-лейтенанта Д.П. Парского.

Из воспоминаний генерал-лейтенанта М.Д. Бонч-Бруевича: “Мои опасения (относительно небоеспособности отряда Дыбенко — В.Ш.) оправдались. Не успел отряд Дыбенко войти в соприкосновение с противником, как от Парского пришла телеграмма о возникших между ним и Дыбенко трениях. Вдобавок матросы начали отступать, как только оказались поблизости от арьергарда, прикрывавшего отход немцев к Нарве. Позже, когда специальный трибунал разбирал дело о позорном поведении отряда, выяснилось, что вместо борьбы с немцами разложившиеся матросы занялись раздобытой в пути бочкой со спиртом. Встревоженный сообщением Парского, я подробно доложил о нем Ленину. По невозмутимому лицу Владимира Ильича трудно было понять, как он относится к этой безобразной истории. Не знал я и того, какая телеграмма была послана им Дыбенко. Но на следующий день утром, всего через сутки после получения телеграфного донесения Парского, Дыбенко прислал мне со станции Ямбург немало позабавившую меня телеграмму: “Сдал командование его превосходительству генералу Царскому”, телеграфировал он, и, хотя отмененное титулование это было применено явно в издевку, в штабе пошли ехидные разговоры о том, что Дыбенко, якобы потрясенный тем, что сам Ленин выступил на защиту старорежимного генерала, с перепугу, назвал его привычным превосходительством”.

На допросе 15 мая 1938 года, когда дошла очередь до событий 1918 года, на вопрос следователя рассказать о сдаче Нарвы, П.Е. Дыбенко заявил: «В 1918 году в конце февраля при наступлении немцев на Петроград, я, по приказу правительства, вместе со своим помощником бывшим мичманом Павловым выступил с отрядом моряков для удержания Нарвы и прикрытия Петрограда. Должен сказать, что отряд моряков и командование отряда весь поход до Нарвы систематически пьянствовали. По прибытии в Нарву я не организовал разведки и охранения, бросил весь отряд во главе с Павловым в количестве 300 человек для занятия следующей станции за Нарвой. Этот отряд попал под ружейный и артиллерийский огонь немцев и, понеся большие потери, в панике бежал. Я, не организовав защиты Нарвы, так же со всем отрядом бежал из Нарвы в Ямбург. За сдачу Нарвы, пьянство и разложение отряда правительство меня отстранило от командования отрядом. Прибыв в Петроград, я узнал от своей бывшей жены Коллонтай о назначении следственной комиссии и возможном моем аресте. В это время правительство переезжало в Москву, где открывался 3-й съезд Советов. Я поехал на съезд вместе с Коллонтай, но, опасаясь ареста, приказал мичману Павлову прибыть с отрядом в Москву, снявшись с фронта для того, чтобы в случае опасности для меня, принять меры к моему освобождению”.

Во время другого допроса П.Е. Дыбенко добавил к вышесказанному следующее: “За сдачу Нарвы в 1918 году я был снять с поста наркома, отдан под суд и исключен из партии. Я прошу следствие поверить мне, что сдача Нарвы немцам не была умышленной”. Вопрос здесь в том, что именно считать умышленной сдачу города — сговор с врагом или просто паническое бегство от него?

В передовице в газете «Правде» от 25 февраля 1918 года по поводу сдачи Нарвы, В.И. Ленин с горечью отмечал: «Эта неделя является для партии и всего советского народа горьким, обидным, тяжелым, но необходимым, полезным, благодетельным уроком». В. И. Ленин писал о «мучительно-позорном сообщении об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую линию, о неисполнении приказа уничтожить все и вся при отступлении; не говоря уже о бегстве, хаосе, близорукости, беспомощности, разгильдяйстве». И хотя фамилию Дыбенко в статье Ильич не называл, все прекрасно поняли о ком идет речь.

Разумеется, что Дыбенко, даже при всем желании, вряд ли мог, в силу своей некомпетентности в военном деле, переломить общую ситуацию.