комиссара Дыбенко и проинформировать президиум ВЦИК о его задержании. Особая комиссия по расследованию отвечает за это расследование с установлением вины народного комиссара Дыбенко и оценкой достоверности полученных нами заявлений. Мы приказываем держать всё дело в строжайшей тайне под вашу личную ответственность». Телеграммой было приказано немедленно переправить Дыбенко в Москву — за самовольное оставление его подразделением военной позиции под Нарвой. В это время в Петрограде Дыбенко, осознавая, что его могут освободить от обязанностей председателя правления народного комиссариата флота, “ушел в тину”, не отвечая ни на один призыв. Ехать в Москву и предстать перед судом, в конце концов, Дыбенко уговорили мичман Павлов и Коллонтай. Аргументы Коллонтай были следующими: «Никоим образом этот военный трибунал не признает тебя виновным в чём-либо, кроме твоей любви к свободе русского народа».

* * *

Вместе с верным матросским отрядом мичмана Павлова, в сопровождении Коллонтай, Дыбенко через пару дней прибывает в Москву. Зачем двинулись Дыбенко и Коллонтай в Москву, да еще в окружении тысячного отряда вооруженных матросов? Для того, только для того, чтобы потребовать у Ленина восстановить их в прежних должностях и наглядно продемонстрировать, что никакие переезды не спасут правительство от матросского диктата и контроля. При этом, покидая Петербург, Дыбенко подстраховался у матросов Балтики, что те его поддержат, а если будет надо, то даже открыто выступят против Ленина и его окружения.

Впрочем, Ленин тоже подстраховался, призвав в Москву отряд матросов под началом Ф.Ф. Раскольникова, который, должен был бы стать противовесом дыбенковцам. Помимо этого большевики активно продолжали переговоры с латышскими стрелками. Дело в том, что латышские полки сохранили полностью свою дореволюционную организацию и офицеров, а потому были в боевом отношении на голову выше всех полупартизанских матросских отрядов. К тому же латыши были вне политики, их интересовала только материальная сторона вопроса. А потому именно они куда лучше подходили на роль преторианской гвардии, чем обнаглевшие от своей безнаказанности матросы. Однако переговоры с латышами шли непросто, так как те запрашивали за свои услуги немалые деньги, которых у правительства тогда просто не было.

Любопытно, что, по приезде в Москву, Дыбенко с Коллонтай направились в гостиницу, где разместились члены правительства. В силу царившей неразберихи, их вначале пустили, но уже спустя два дня самозванцы были изгнаны.

Народный комиссариат по морским делам и Главный штаб военноморского флота в те дни был размещен на Воздвиженке, в особняке бывшего нефтяного магната Ш. Ассадулаева. При этом, прибыв в Москву, Дыбенко, как ни в чем не бывало, занял кабинет наркома. У подъезда он приказал повестить красный флаг с придуманной им абревиатурой “СФРР” (Свободный Флот Российской Республики). Сам Дыбенко разместился неподалеку в лучшем номере гостиницы “Лоскутная”, которую велел переименовать в “Красный флот”. В вестибюле (на всякий случай) он приказал поставить пулемет и усиленный матросский караул. Где разместился тогда свой основной отряд Дыбенко автору неизвестно, но помимо него у Дыбенко имелись и личные телохранители — 47 лично преданных ему здоровенных матросов. Телохранители квартировали рядом с Дыбенко, готовые всегда защитить своего вожака.

14 марта в Москве начал работу 4-й чрезвычайный съезд Советов. На нем предстояло утвердить положения Брестского мира. С основным докладом о ратификации мирного договора выступил В.И. Ленин, затем развернулась дискуссия. Страсти на съезде разгорелись нешуточные. Часть делегатов выступила против ратификации. Среди выступивших против заключения мира были и Коллонтай с Дыбенко. Обиженные на Ленина, они решили показать, что тоже чего-то стоят, и откровенно перейдя в лагерь левых эсеров. Однако и на этот раз влюбленные просчитались. Большинством 724 голосов против 276 и при 118 воздержавшихся съезд 15 марта утвердил написанную Лениным и предложенную большевистской фракцией резолюцию, о ратификации Брестского договора. Газета «Новая жизнь» 16 марта 1918 года писала, что на съезде особо рьяно выступал против Брестского мира Дыбенко, призывая организовывать партизанские отряды для борьбы с немцами. Впрочем, Дыбенко уже никто не слушал. Нарва напрочь уничтожила его авторитет.

А в заключительный день съезда Ленин занялся и влюбленными оппозиционерами. Он не скрывал, что разочарован в Коллонтай.

— Я нахожу сложным доверять женщине, которая путает свою политическую деятельность с личными отношениями! — якобы, сказал вождь российской революции.

Первым делом было документально оформлено снятие Коллонтай со всех ранее ею занимаемых постов. Потом взялись и за Дыбенко. Делегаты рассмотрели вопрос о его преступлениях перед революцией. В ответ на это Дыбенко заявил о сдаче поста наркома, с которого он был уже и так снят. Вел он при этом себя весьма развязано. Такое поведение возмутило делегатов. Прозвучали предложения о революционном суде над зарвавшимся анархистом и даже о его расстреле. Лев Троцкий требовал проведения показательного процесса над Дыбенко за дезертирство и преступное легкомыслие, граничившие с предательством. Отметим, что едва было заведено дело на Дыбенко, то самым горячим обличителем «матросского наркома» стал Федор Раскольников, обвинивший своего недавнего приятеля в пьянстве, моральном разложении и «спаивании» матросов-балтийцев ради «обретения дешевой популярности». Что стояло за этим поступком Раскольникова, мы не знаем. Возможно, он на самом деле горел праведным гневом на отступника. Возможно, ревновал Дыбенко к его популярности у матросов. А может, он не мог простить бородатому матросу, что тот увел у него из под носа Коллонтай.

Но призывы Расколькникова к расправе над Дыбенко повисли в воздухе. Дело в том, что на улице Дыбенко ждали полсотни вооруженных до зубов и не слишком трезвых матросов, а неподалеку в полной готовности располагался и весь «летучий» отряд мичмана Павлова. Что касается матросского отряда самого Раскольникова, тодыбенковцы там уже провели определенную работу и раскольниковцы обещали хранить нейтралитет. Поэтому трогать Дыбенко было, по-прежнему, опасно. Чтобы как-то выйти из создавшейся непростой ситуации, разбирать «дело Дыбенко» было поручено Совнаркому. Но и комиссары не знали, что им делать с дезертиром-бунтарем, а потому пять раз рассматривали вопрос о Дыбенко на своих заседаниях, не придя единому мнению.

Не сидел без дела и сам Дыбенко. Уже 17 марта он выступил перед матросами своего отряда и матросами других находившихся в Москве отрядов, призвав их к выступлению против решения съезда и к протестам против назначения Троцкого наркомом военных и морских дел. После этого о поддержке Дыбенко заявили и матросы дотоле преданного правительству отряда Раскольникова. Матросская солидарность оказалась для братишек важнее солидарности партийной. О поддержке матросов заявили и московские анархистские отряды, лояльно отнеслись к демаршу матросов, а так же левые эсеры. Обстановка сразу накалилась, так как за Дыбенко, неожиданно для большевиков, оказалась реальная боевая сила, совладать с которой в тот момент в