Даррий пожевал губы и решил действовать согласно только что возникшему в голове плану.

— Мамуль, а ты бы кого посоветовала? — бесхитростно спросил он.

— Они все красивые. Блондинка, брюнетка и рыженькая — как на подбор, — королева пожала плечами, при этом скашивая глаза на мужа, чтобы тот молчал и не вмешивался.

Викториан глубоко вздохнул и принялся разглядывать потолок. По его мнению, воспитанием отпрыска все же должна заниматься мать, но здравый смысл говорил, что королева с задачей уже не справилась, а значит, пора браться за дело самому. У правителя Керении была парочка мыслишек, как из изнеженного принца сделать настоящего мужчину, например, выкинуть его где-нибудь посередине дороги с одной золотой монетой в кармане, а там уж пусть выживает, если ума хватит. Если справится — молодец, а не справится, то зачем он вообще, такой дурак, нужен. Когда-то подобным образом поступил и отец самого Викториана, и такой способ оправдал себя на все сто процентов. Сейчас короля от этого поступка останавливала только Ризелла, которая, как любящая мать, все же пыталась оградить свое чадо от лишних стрессов и предпринимала попытки его воспитания в тепличных условиях.

И Даррий действительно стал делать успехи, по крайней мере, в его ответах впервые проскальзывали умные мысли:

— Я их видел-то всего десять минут. Как я могу за столь короткое время выбрать одну из них? Я хочу познакомиться с каждой поближе, узнать, что они собой представляют. Мне нужна не только красивая фаворитка, но и преданная.

У короля Викториана едва челюсть не выпала после таких слов сына. Еще бы, первая более-менее взвешенная мысль от наследника.

Сам Даррий же был немного другого мнения о сказанном, его план состоял в поиске наиболее слабой и податливой из троих, которая сама пойдет к нему в руки за цветы и подарки. Но для этого вначале надо было пообщаться с каждой в более непринужденной обстановке, например, пригласить на танец.

— Значит, преданная? — переспросила королева и, не дожидаясь ответа, кивнула. — Хорошо, но вечером я жду от тебя окончательное решение.

Принц облегченно вздохнул, по крайней мере, он сумел выиграть время.

И жизнь — ребячьи забавы, только с настоящим реквизитом.

Станислав Ежи Лец

Последние три часа Лорд Мурз только и занимался тем, что шкрябался в закрытую дверь тринадцатой комнаты. Надежда сбежать на волю не покидала мысли животного, поэтому он громогласным мявом и острыми копями пытался подать знак хоть кому-нибудь снаружи, а там, как назло, никого не было. С тех пор как все девушки ушли на присягу, даже мышь не пробежала ни в соседних комнатах, ни по общему коридору, уж в чем-чем, а в этом обладатель острого слуха Мурз был уверен.

Поиск щелей, вентиляции и отдушин в комнате тоже не увенчался успехом, поэтому из последних сил рыжая бестия мяукала и скреблась.

Внезапно с той стороны двери послышался знакомый звук тянущихся по полу каменных крыльев.

«Вот оно, спасение!» — мелькнуло в мохнатой голове.

— Мя-я-яу! — протяжно подал знак своему собутыльнику фон Мурз. — Горгулий, выпусти-и-и-и!!

Шаги приблизились вместе со знакомым и радостным голосом преподавателя истории:

— Мой друг, я пришел тебя спасти! — говорил «каменюка» на каком-то необычном языке — звуки были гортанные, перекатывающиеся, изредка шипящие, но кот, на удивление, понимал и даже отмяукивался в ответ:

— Не ври мне, старый алкоголик. Я чую от тебя запах валерьянки! Признавайся, тебе стало скучно квасить в одну морду, и ты пришел за мной!

Какое бы хитрое охранное заклинание ни стояло на дверях, чтобы не пропускать мужчин в девичьи покои, но на каменном Горгулии оно дало сбой, не посчитало за мужчину ожившую скульптуру из скальной породы. Единственную трудность в открывании двери Арсению составил запасной ключ, который пришлось хитростью «одолжить» в кабинете ректора Милонского. Через минуту довольный и счастливый Мурз терся об ноги своего спасителя и с жадностью вдыхал долгожданный аромат свободы. После очередного вдоха рыжий замер, распушил хвост, гордо выгнул спину и, подняв глаза на Горгулия, заявил, что пить валерьянку сейчас не пойдет:

— Дорогой друг, — мурлыкнул он. — Нашу Академию, кажется, посетила прекрасная дама. Как ты смотришь на то, если я приглашу ее к нам на ужин?

У каменного Арсения даже глаза округлились:

— Стой, глупое животное. Нельзя тебе к этой кошке! С тебя же шкуру там сдерут! — попытался остановить историк наглого Мурза, схватив того каменными руками-крыльями.

Но юркое животное было неуловимо, ловким движением Лорд вывернулся из захвата и, отпрыгнув на два метра от «каменюки», выдал:

— Жди меня в своем кабинете! Все будет замурчательно! Не зря же я продумывал план по завоеванию сердца этой красавицы три дня!

Арсений пытался что-то возразить, но куда ему… Наглая рыжая морда уже исчезла в переплетениях многочисленных коридоров.

* * *

— Не могу поверить, что девчонок отчислили! — сокрушалась Анфиса.

Я вот тоже не могла; все же, когда нам раньше говорили и предупреждали о возможных последствиях, они казались просто ничего не значащими словами. Но вот пять минут назад нам объявили, что Жизель, Фелиция и Линда отчислены, только потому, что последняя ответила на вопрос королевы не так, как той хотелось. Девчонкам не дали даже объясниться, никакого второго шанса. Просто из ниоткуда явился Эридан и увел всех трех, разрешив им обронить лишь несколько слов прощания.

В этот момент я возненавидела герцога окончательно. Если раньше я пыталась в нем найти хоть капельку чего-то доброго и воспринимала его холодность как маску, то теперь окончательно поняла — мужик беспросветный козел. Он не желал слушать оправданий Линды, а главное — отказался оставить в Академии ни в чем не повинных Жизель и Фелицию. Тарфолд их просто увел, заявив нам напоследок, мол, еще не вечер и на балу может вылететь еще кто-нибудь. И вот от «кто-нибудь» мне плохо стало — говорил он это, глядя на меня в упор.

«Черта с два я вылечу! В ромашку согнусь, но весь бал оттанцую, отулыбаюсь, и если надо — даже спеть смогу!»

Обед сегодня у нас запланирован не был. Как объяснил Арвенариус, негоже дамам в масках и роскошных платьях есть ложками суп и закусывать ржаным хлебом, поэтому мы, пережившие присягу первокурсницы, сидели в выделенной нам аудитории, обсуждали произошедшее и урчали голодными животами. До жуткого и с каждым мигом все больше пугающего бала оставалось чуть меньше часа. В нашем родном мире, наверное, удивились бы — зачем устраивать подобное мероприятие в четыре часа дня, но в Академии, куда никогда не попадал солнечный свет, все жили по своему странному расписанию — когда ректор прикажет притушить магические фонари, тогда и настанет вечер.

На балу нас тоже кормить не собирались, и «заботливый» декан об этом предупредил: