– Кто здесь живет? – спрашивает она.

– Никто, – отвечает Пьетюр. – Мы с Йоуном приходим сюда ночевать, когда поздно возвращаемся с рыбалки.

Роуса изумленно глядит на него, но он молчит.

Анна забирается в кровать и протяжно стонет. Пьетюр, не удостоив ее взглядом, наливает эля в три выточенные из бараньего рога кружки.

– Нужно остановить эти припадки! – восклицает Роуса. – Она же умрет!

– Это вовсе не припадки, – говорит Пьетюр и, сделав большой глоток, передает Роусе ее кружку. – Теперь она не умрет. Пускай отдыхает.

– Но ты сказал…

– Ничего ей не грозит. Через это проходят многие женщины.

Роуса ахает.

– Так она…

– Да. – Пьетюр задирает полы одежды, в которую укутана Анна, и становится виден ее надутый живот, тугой, точно спелое яблоко.

Роуса ахает.

Не просто жена Йоуна, а жена, которая ждет ребенка. Целый вихрь мыслей проносится в уме Роусы.

Ее охватывает жалость к этому хрупкому созданию. Живот Анны так велик, что сама она кажется маленькой; руки и ноги точно веточки, обточенные морем.

Роуса тянется к Анне, но та отталкивает ее и осыпает бранью. Роуса замирает, держа руку перед собой, будто предлагает дикому зверю ее обнюхать. Но, вглядевшись в глаза Анны, она понимает, что за маской ярости прячется перепуганный ребенок.

Она улыбается дрожащими губами.

– Позволь мне помочь тебе.

Анна приникает к ней. Роуса обнимает ее, затем мягко укладывает на спину и снимает с нее одежду слой за слоем, пока Анна не остается в одной сорочке. Все ее тело покрыто синяками и вымазано грязью.

– Ты жила на улице? – спрашивает Пьетюр.

Анна растерянно смотрит на него.

– Катрин… – Ее голубые глаза светлеют и наполняются слезами. – Мне нужна Катрин.

Роуса гладит ее по перепачканной щеке.

– Катрин… уже здесь. Она скоро придет. – Но и сама понимает, насколько неубедительно звучит эта ложь.

Пьетюр хмурится и отворачивается.

Анна снова кричит и корчится от боли, а потом прижимается к Роусе, тяжело дыша. Ее огромные глаза глядят жалобно.

– Я умру? Не дай мне умереть.

Роуса стискивает ее холодные пальцы.

– Ну, полно. Нет, ты не умрешь. Выпей-ка эля.

– Не дай мне умереть, не дай умереть, – чуть слышно повторяет Анна. – Я не умру.

Пьетюр снова поворачивается к ней.

– Где ты жила все лето и осень?

Она отшатывается от него.

– Оставь ее в покое, – говорит Роуса. – Подай мне полотенце и налей воды; я хочу ее умыть.

Пьетюр выполняет ее просьбу.

Роуса бережно обтирает лицо и руки Анны. Та смотрит пустым взглядом.

– Мне было страшно. Я так… – Ее пронзает дрожь, и она издает стон – протяжный, бессловесный плач, который отражается от стен землянки, и на затылке у Роусы волосы встают дыбом: на мгновение ей кажется, что она смотрит в зеркало. В последние месяцы она ощущала точно такую же мучительную боль, будто ее раздирало надвое.

Анна снова сотрясается всем телом, и живот ее напрягается; она стискивает зубы и рычит. Когда боль проходит, Роуса гладит Анну по волосам и подносит к ее губам кружку с элем.

– Вы сказали всем, что она умерла, – тихо говорит Роуса, поднимая взгляд на Пьетюра.

Его глаза вспыхивают.

– Что нам еще оставалось делать? Она… сбежала. – Он опускает голову.

– Далеко, – шепчет Анна. – Далеко-далеко. – Она всхлипывает и поеживается под сердитым взглядом Пьетюра.

Роуса с укором смотрит на него, и он, покраснев, переводит глаза на Анну. Скривив губы, он делает шаг вперед, но Роуса заслоняет Анну собой.

– Не трогай ее! Это с ней сделал ты.

– Нет! – Пьетюр краснеет еще сильней. – Это не я. Я бы не стал…

Роуса сощуривает глаза.

– Что ты сделал?

– Я… я ее пальцем не тронул.

Анна вздыхает и снова бормочет: «Далеко-далеко», и этот размеренный напев заполняет всю комнату, так что кажется, будто шепчут сами стены.

Ноги Роусы дрожат, но она отважно смотрит прямо в хищные глаза Пьетюра.

– Ты ее прогнал!

– Так было лучше. Без нее…

– Но Йоун…

– Он понимал, что так будет лучше. Она бы его погубила.

Роуса ежится. Они предпочли выдумать, что Анна умерла, лишь бы не рассказывать о ее побеге. И Йоун сыграл роль почтенного вдовца, убитого горем.

Пьетюр смотрит на Анну. Лицо его искажается презрением.

– А теперь ты вернулась портить нам жизнь. Проделала такой опасный путь, рискуя собой и ребенком, и все для того, чтобы выставить напоказ свое пузо…

– Довольно, Пьетюр! – Роуса наклоняется к Анне и гладит ее по щеке. Однако Анна ничего не отвечает, только шипит.

В перерывах между схватками она лежит без движения, тяжело дыша. Ее мокрое от пота лицо напоминает серый камень, омытый речной волной, и Роуса чувствует ее страх столь же остро, как и свой собственный, будто это темнота, которая окутывала ее все последние месяцы.

– Нужно привести Катрин, – говорит она.

Пьетюр качает головой, но Анна вдруг пронзает его острым взглядом.

– Катрин, – стонет она срывающимся голосом. – Позовите Катрин.

Она снова сгибается пополам от боли и воет.

– Она слабеет, – шепчет Роуса, вытирая влажной тряпицей щеки и лоб Анны. По ее телу пробегает очередная судорога, и она вся дрожит. Ноги Роусы тоже подрагивают, потому что Пьетюр смотрит на нее, но она устала, так устала бояться. Она сжимает ладонь Анны.

– Ступай же. Поторопись! – Пьетюр не двигается с места, и Роуса прибавляет: – Если она умрет, я расскажу…

– Уймись, женщина! – недовольно обрывает он ее. – Я поищу Катрин.

Он выходит на мороз, хлопнув дверью, и в землянке становится тихо: Роуса слышит только, как кровь шумит у нее в ушах и как сбивчиво дышит Анна.

Роуса стискивает холодную руку Анны. Кончики ее пальцев посинели. Она безмолвно смотрит на переплетение корней дерновой крыши.

– Ты заходила в эту землянку, – тихо спрашивает Роуса, – когда была… когда жила в Стиккисхоульмюре? Мне Йоун запретил.

Анна по-прежнему не отвечает, но внезапно замирает и начинает дышать тише.

– Я видела руны, – шепчет Роуса. – На чердаке. И… пятно. Он бил тебя?

Анна устремляет взгляд прямо на нее и кричит; Роуса отшатывается, и ей хочется зажать уши, чтобы не слышать этого душераздирающего звука.