порокы [по́роки — осадные камнеметы, а мастера по́рочные — обслуживающий персонал. — Д. В.] во владычне дворе [дворе архиепископа Новгородского. — Д. В.]»[176].

Увидев угрозу, немцы из разных городов Ливонии отправили в Новгород посольство, «с лестью [то есть лживо. — Д. В.] глаголюще: нам с вами мир», а судьба земель, находящихся под властью Датского короля, их не интересует — новгородцы якобы могут спокойно воевать с датчанами, немцы же помощи не окажут ни Раковору, ни Колывани. Послы целовали крест в знак нерушимости своих намерений. Вслед за ними дали крестоцеловальную клятву власти Дерпта, Риги и орденское руководство.

Помимо переяславских и великокняжеских полков, а также собственно новгородской силы, в походе участвовал князь Довмонт-Тимофей Псковский, великий герой и блистательный полководец, князь Константин, зять покойного Александра Невского[177], князь Ярополк — видимо, из смоленских удельных правителей, а также ряд более мелких князей, коих летописец не называет по именам.

Возвращаясь к вопросу о масштабах Ледового побоища 1242 года сравнительно с Раковорской битвой 1268 года: русская сторона выставила в поле явно больше войск, чем при Александре Невском. И там, и здесь принимали участие ополчения Новгорода Великого, Ладоги, добровольцы из Пскова, дружины новгородского князя и великокняжеские полки с «Низовской Руси». Но дружины Довмонта, Константина, Ярополка, малых князей — вот силы, которые не находят аналогии в перечислении отрядов, входивших в состав армии Александра Невского 26 лет назад. Иначе говоря, рать, возглавленная Дмитрием Александровичем, оказалась значительнее — не на порядок и не в разы, но все же значительнее воинства его отца, вышедшего на лед Чудского озера.

23 января 1268 года объединенное воинство вышло в поход. Разделившись на три колонны, рать разорила неприятельскую землю. Главные силы, очевидно, под командованием Дмитрия Александровича, обнаружили некую пещеру или ущелье, набитое чудью (эстами). Русские полки осаждали это труднодоступное урочище три дня, а затем «мастер порочный хытростью пусти на ня воду»[178]. Чудь выскочила наружу, попала под русские клинки, а богатая добыча с позволения новгородской госпо́ды перешла из «пещеры» в обоз Дмитрия Переяславского: очевидно, новгородцы считали, что в этом деле он сыграл главную роль.

Оттуда коалиционная рать пошла к Раковору и встретила на реке Кеголе многолюдный «немецкий полк». Летописец подчеркивает мощь неприятельского воинства: «И бе видети яко лес, бе босовокупилася вся земля Немецкая»[179], — против всех прежних договоренностей и крестоцеловальных клятв.

Воинство Руси вышло за реку и поставило полки следующим образом:

на правом крыле псковичи Довмонта, несколько дальше — переяславцы Дмитрия Александровича и великокняжеский отряд Святослава Ярославича;

на левом крыле Михаил Ярославич с остатком великокняжеской рати;

в центре «железный полк» новгородского боярства и дружина Юрия Андреевича[180] — как раз напротив «великой свиньи» (боевого клина орденских братьев).

Где встали прочие княжеские дружины? Ладожане, выступившие в поход по зову Новгорода, — очевидно, по центру или вместе со псковичами, несколько правее. Малые князья, скорее всего, усилили своими ратниками левое крыло, гораздо более слабое, нежели правое.

Тот же Д. Г. Хрусталев сделал попытку оценить расположение и численность двух коалиционных армий, которым предстояло столкнуться под Раковором в жестоком сражении. Он, в частности, пишет:

«— 34 орденских брата из Феллина (Вильянди; земля Сакала), Леаля (Лихула (Lihula); земля Вик (Приморье) и Вейсенштейна (Пайде, земля Гервен) со своими мужами (diebrûdere undouchireman) заняли центр;

— ополчения местных жителей из орденских земель (landvolkes) расположились левее орденского войска;

— армия Дерптского епископа Александра, надо полагать, заняла позицию рядом с орденским войском (может быть, правее);

— правый фланг составили датчане (королевские мужи (deskunigesman)), которых было больше, чем немцев (dûtscher), то есть войск ордена и Дерптского епископа. Вероятно, к „королевским мужам“ относилось также ополчение местных жителей из датских владений в Эстонии…

О численности немецкого войска автор ЛРХ („Ливонской рифмованной хроники“) указывает в соотношении 1/60. Русских, как он написал, было 30 тысяч, а немцев, таким образом, 500 человек. Однако познакомившись с другими частями текста ЛРХ, можно сказать, что это даже не преувеличение, а традиционный литературный штамп. Автор ЛРХ и при описании Ледового побоища писал: „У русских было такое войско, что, пожалуй, шестьдесят человек одного немца атаковало“. Тем не менее, очевидно, что у немцев было заметно меньше войск, чем у русских. Летом 1268 г. при походе к Пскову магистр собрал войско, по указанию той же ЛРХ, в 18 тысяч всадников. Но это было общеливонское войско, включавшее ополчения ливов, латгалов, эстов и 180 орденских братьев. В него не вошли датчане и другие участники Раковорской битвы. Русская летопись называла это воинство „великим“: „придоша Немци в силе велице под Пльсков“. Однако про немецкое войско при Раковоре новгородский летописец писал еще более восхищенно: „И ту усретоша стоящь полк немецьскыи; и бе видетия кои лес: бе бо свкупилася вся земля Немецьская“. Надо полагать, автора ЛРХ интересовали собственно орденские войска. Именно ими он восхищается и с ними соотносит численность противников. По сравнению с Раковорской битвой, где участвовало только 34 брата, поход к Пскову, к которому подключилось 180 братьев, грандиозен. Но общая численность немецкого воинства под Псковом и немецко-датского под Раковором должна быть сопоставима. Вероятно, ливонцы собрали к Раковору около 18–20 тысяч воинов — против 28–30 тысяч русских»[181].

С чем-то здесь можно согласиться, с чем-то — нет. Прежде всего, откуда взялся вывод о превосходстве русских в численности? Мы этого не знаем, источники не дают подобных данных. Немцы пишут: один против 60. И это, как заметил совершенно справедливо Хрусталев, литературный прием. Русские встревожены тем, что перед ними — огромная, как лес, — вся сила немецкой Ливонии. Одни говорят: враг силен и многочислен, другие говорят: враг силен и многочислен, кого больше, ведает один Бог. Да, самих орденских братьев немного, но старших русских дружинников и бояр также не могло быть большое число, а по вооружению и выучке именно их имеет смысл сравнивать с рыцарским воинством. Численность датского рыцарства, явившегося на защиту своих земель, вообще полностью из области догадок.

К сожалению, приходится сделать вывод: сколько бойцов выставила русская и немецко-датская стороны в поле, определить даже в самом грубом приближении невозможно. «18–20 тысяч воинов — против 28–30 тысяч»— это всё малообоснованно.

Притом надо учитывать: автора «Старшей ливонской рифмованной хроники» интересуют в основном немцы. Более того, и среди немцев он фокусирует внимание на орденских силах, а не повествует обо всех отрядах. Так же и новгородское летописание: видит в основном своих, нечасто, лишь в ключевых моментах переключаясь на действия княжеских дружин.

А вот одно ясно со всей определенностью: если на льду Чудского озера в 1242 году русских было несколько меньше, чем у Раковора в 1268-м, то немцев и датчан там собралось значительно, может быть, в разы меньше,