class="p1">Ко всему прочему — ноль внимания к тому, как идут дела у датчан. Победили они? Разбиты? Наступают? Бегут? Лежат? Они, конечно, союзники и католики, но всё равно, не уделять же им сколько-нибудь серьезное внимание! Пришли, постояли рядом со сражающимися рыцарями-братьями — уже честь большая. И всё. И хватит. Не о чем больше говорить.

Восемьдесят пеших ратников — кто они? Немцы из дерптского воинства? Эсты? Датчане? Наверное, немцы, прочих хронист, надо полагать, и не заметил бы.

«Старшая ливонская рифмованная хроника» — это ведь довольно примитивный по приемам составления, по содержанию, по идеологии текста, глубоко провинциальный памятник. У новгородского летописца, при всей его зашоренности, при всем увлечении региональным контекстом, всё же есть глубина, сложность, провиденциальная философия. А немецкий памятник… как бы правильно сказать?. в XIX веке это называлось бы «Славные боевые записки нашей кавалерийской бригады».

В целом можно понять следующее. Из русской летописи ясно, что Дмитрий Александрович ударил своими конниками, прорвал строй неприятеля (его левое крыло) и долго гнал. Из немецкого источника видно, что по возвращении он напал на какой-то рыцарский заслон из 240 бойцов, стоявших на речке (у ручья) и не позволявших русским ударить «великой свинье» в тыл и фланг. Хронист, похоже, с благодарностью прощается: пали, как видно, воины этого заслона, включая 80 пеших ратников. «Спите спокойно, ваши подвиги не забыты, вы много хорошего сделали рядом с братьями, жаль, злой оказалась для вас та речка». И — дальше — рыцарское воинство с почестями вернулось домой. Похоже, что-то пропущено…

А пропущено разграбление новгородского обоза и бегство под покровом ночи. Заслон, возможно, ценой жизни ратников, его составлявших, не позволил русским дружинниками нанести удар вовремя. Да и, по всей вероятности, русские дружинники были вместе со своим вождем до крайности утомлены боями. Итог: орденское воинство уцелело, постояло в обозе и ушло, покинув поле боя, поскольку не видело перспективы в дальнейших боевых действиях.

Далее немецкий источник торжественно завершает описание битвы:

Ну, хочу я кончить рассказ о бедах.

Пять тысяч русских остались лежать

На том поле битвы.

Другие бежали и врассыпную

Домой скакали.

Покрыли себя они вечным позором.

Многие русские жены оплакали

Жизни своих любимых мужей,

Что в битве приняли смерть свою

И больше домой никогда не вернутся.

Вот так закончилась битва.

Из-за того русские все еще ненавидят

Братьев, что правда.

Такое длится многие годы.

То, что много народу осталось лежать на поле боя, это правда. И русский источник вторит немецкому: земля завалена трупами. И то, что новгородское (да и, по всей видимости, псковское) ополчение бежало, — верно. А вот сколько русских убито — тут немецкому источнику доверять нельзя: рыцари ушли, а дружинники остались на поле боя, они-то и подсчитывали потери. Как свои, так и врага. Поэтому с цифрой 5000 та же самая история: может, и вправду погибло 5000 русских, а может… 200 человек.

И, конечно, нет в хронике ни слова о датчанах, эстах, дерптцах. Где они, разбиты или победили? Орденское войско нанесло врагу большой урон, потеряло двух рыцарей-братьев из 34, сколько-то простых воинов и со славой ушло, правда, без пленных и без добычи. Всё, рассказ окончен.

Если бы в распоряжении историка не было альтернативных источников, чрезвычайно трудно оказалось бы «помирить» новгородскую и орденскую версии событий. Иной невнимательный читатель с ужасом мог бы предположить: а вдруг это немцы победили? Говорят же о себе: «Перебили пять тысяч русских, прочих обратили в бегство, с почестями возвратились». Может, вот она — страшная правда?

Но существуют еще северо-восточная и псковская исторические традиции. По отношению к новгородской они самостоятельны. И они добавляют к новгородской и немецкой картинам Раковорского побоища несколько важных штрихов.

Так, например, Симеоновская летопись сообщает о ключевом моменте боя и о его итогах: «Поможе Бог Дмитрею, овех изби, а других изыма, и ту убиша множество новгородец [но не переяславцев и не суздальцев! — Д. В.]. Дмитрей же воротися со множеством полона восвояси»[191]. Итак, Владимирская Русь видела совершенно иное, нежели вечевая держава: да, немцы положили, конечно, много новгородцев, но в целом — чистая победа князя Дмитрия Александровича. Он с дружиною своей обогатился, кроме того, взял множество пленников.

Возникает предположение: быть может, после «стояния на костях» новгородское боярское ополчение, изрядно прореженное орденскими братьями и, в какой-то степени деморализованное их сокрушительным ударом, быстро вернулось домой, а истинные победители остались и хорошенько набрали добычи с полоном на землях, подконтрольных датчанам? Для них тут не обретается никакой трагедии, один лишь большой боевой успех.

Похоже, именно так и произошло. Орденские братья ушли, дерптское воинство, скорее всего, также ретировалось как минимум по той причине, что пал его вождь, епископ Александр. А датчане не смогли остановить дальнейшее наступление русских отрядов на свои земли, поскольку оказались по итогам Раковора в нокауте.

Более того, псковская традиция доносит скудную, но совершенно определенную информацию о новых атаках русских сил и разграблении датской Ливонии после Раковора. Вот сообщение, которое обнаруживается в псковской «Повести о Довмонте»: «Паки же по том времени, в лето 6775[192], великий князь Дмитрий Олександрович з зятем своим з Довмантом, с мужи с новгородцы и со псковичи иде к Ракавору. И бысть сеча велика с погаными немцы на поле чисте, помощию святые Софеи Премудрости Божии и святые Троицы немецкие полки побиша. И прошед горы непроходимыя, и иде на Вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморие, и паки возвратися, исполни землю свою множеством полона»[193].

Сказано четко и однозначно: Дмитрий с Довмонтом двинулись дальше, как видно, не встречая сопротивления; они разорили сначала область Виронию, а затем, возможно, добрались и до приморской области Вик. Ни датчане, ни немцы остановить их не пытались. И один Бог знает, как далеко со своими дружинами ходили тогда Дмитрий Александрович и прочие русские князья. Те, кто не сбежал с поля боя, как Юрий Андреевич.

Д. Г. Хрусталев предлагает гораздо более скептическую оценку всей кампании, связанной с Раковорской битвой: «Те внешнеполитические цели, которые ставили перед собой новгородцы и великий князь перед началом Раковорского похода, достигнуты не были. В целом это была неудача: огромные потери и минимальные приобретения (ограбление бедной Восточной Виронии)… Общее беспокойство и растерянность выдают сухие летописные строки: не нашли никого, кто в ходе битвы видел бы смерть Кондрата — вокруг тысяцкого все погибли. И такие огромные потери даже не помогли полностью избежать угрозы с Запада.