чем под Раковором. Помимо сравнимых с 1242 годом по количеству сил выставленных орденом и епископом Дерптским, к Раковору вышли большие немецкие ополчения из разных областей Ливонии. Вместо незначительного, едва замеченного летописями отряда датчан на Чудском озере пришло большое, вероятно, превышающее численность немецкого контингента датское воинство[182]. Плюс, видимо, собственно раковорское ополчение, а также, возможно, отряды ополченцев из иных областей, подвластных датчанам. Сколько подняли эстов — помимо немецких колонистов — сказать в принципе невозможно. Однако поднимали их, во-первых, с большей территории, чем в 1242 году, и, кроме того, без спешки, присущей той кампании. Русское войско задержалось в походе, и, следовательно, у противника имелось достаточно времени для подготовки. Особенно для сбора ратной силы.

Думается, соотношение сил у Раковора сложилось менее благоприятно для русских, чем в ходе Ледового побоища. Можно даже предполагать, что коалиционная русская рать оказалась в меньшинстве.

Войска сошлись 18 февраля 1268 года, и «…яко соступишася, бысть страшное побоище, яко не видали ни отцы, ни деди, и ту створися зло велико…»[183]. В лобовой сшибке с орденскими братьями новгородское боярское ополчение потерпело сокрушительное поражение.

На месте погибли посадник Михаил и с ним еще 13 бояр, тысяцкий Кондрат без вести пропал, а вместе с ним еще два боярина. Летописное известие, очевидно, писалось по горячим следам, трупы трех последних знатных особ не нашлись на поле боя, а потому сохранялась вера, что они обнаружатся в плену или просто бежали… Но и они погибли тогда, в бою на реке Кеголе под Раковором. А вместе с ними много менее известных «бояр» и «черных людей без числа», псковичей, ладожан.

Катастрофа усилена была бегством князя Юрия с дружиной, и новгородцы даже усомнились в его верности: да не был ли в нем «перевет»? Но позднее, кажется, простили ему бегство и не обвиняли в измене. Князь еще повоюет за Дом святой Софии. Должно быть, столь велика была досада, что лучшие силы Новгорода посыпались под ударом немцев, как карточный домик, что первое время по умам бродило желание найти виноватых: «Как же это мы? Не могло такого быть… Может, князь, собака, нам изменил?» Но князь не изменил, просто он оказался со своими людьми ничуть не лучше боярских ратников вечевой республики.

Рыцари распороли «железный полк» новгородцев и встали, достигнув обоза госпо́ды: там было чем поживиться. В описании этой части битвы согласны между собой русский источник и немецкий. «Старшая ливонская рифмованная хроника» передает торжество немцев, нанесших разящий удар и почувствовавших вкус победы:

…русских увидели скачущими

Гордо в земле короля[184].

Они грабили и жгли,

У них было сильное войско…

Сам Господь захотел тогда их наказать

Из-за огромного их вероломства.

Многими сплоченными рядами

Они приближались, сверкая знаменами.

От Дорпата тогда выступил навстречу

Епископ Александр,

С ним многие другие,

Кто христианству готов был служить,

Как много раз я это слышал.

О чем я могу еще сказать?

Все мужество они собрали

Против русских, это правда.

Это то, что о них известно.

Из Феллина там было братьев немного;

Войско магистра в другом месте

С врагом воевало,

Так что мало оказалось тех, кому

С русскими пришлось сражаться.

Это было очевидно.

Из Леаля пришли туда братья,

Но немного их было, как мне известно.

Из Вейсенштейна также немного.

Если хотите знать точно:

Всего числом тридцать четыре,

Говорят, было братьев.

Местных жителей было у братьев немало.

Все они желанье имели

С русским войском сразиться.

Как только люди туда подошли

Братьям на помощь,

Тотчас начали строить их

На левом фланге:

Там довелось им сдержать наступление.

Еще больше, чем было немцев,

Королевские мужи[185] привели туда:

На правом фланге они стояли.

Затем с честью начали битву.

Братья, а также мужи их

Во все стороны удары наносили.

Затем случилось несчастье:

Смерть епископа Александра.

Русских, двумя колоннами наступавших,

Они разбили и преследовали

По полю здесь и там.

Русские с войском своим отступали

По полю вверх и вниз;

Снова и снова они возвращались,

Но это мало им помогло:

Много мужей их там полегло.

С честью братья отомстили

За то, что терпели

От русских долгое время.

На поле широком, просторном

Были у русских потери большие,

Печальным был для них битвы исход:

Бегом и вскачь неслись они прочь.

Русских там много побили.

Господь помог в тот раз победить:

Ведь каждый немец должен был сражаться

Против шестидесяти русских,

Это правда. Знаю я это наверняка.

Новгородский летописец, горюя и досадуя, предлагает истинно христианское объяснение тому разгрому, который обрушился на «железный полк» новгородской госпо́ды: «За грехы наша Бог казнит ны и отъят от нас мужи добрые, да быхомся покаяли…»[186] Но Господь не желает «грешнику смерти до конца», а потому отвратил ярость от новгородцев и «призрел милосердным… оком».

Итак, волей Божьей, как видели это средневековые новгородцы, сражение переменило характер, превращаясь из поражения в победу. Летописец, скорбя и радуясь одновременно, с торжеством сообщает: «Силою креста честнаго и помощью святыя София, молитвами святыя владычица нашея Богородица приснодевица Мария и всех святых, пособи Бог князю Дмитрею и новгородцем… и гониша их, бьюче, и до города в 3 пути на семь верст, якоже не мочи ни коневи ступити трупием»[187].

Очевидно, князь Дмитрий Александрович со своим полком и с ратниками великого князя разметал левое крыло вражеского воинства, увлекся преследованием, рубил и рубил бегущего противника. Иначе говоря, он сделал с флангом немцев точно то же, что немецкий центр сотворил с новгородским боярским ополчением.

А потом развернулся и обнаружил лучшую часть немецкого рыцарства застрявшей в боярском обозе.

«И тако воспятишася от города и узреша инии полчища свинью великую, которая… вразилася в возникы Новгородьскые[188]; и хотеша новгородцы на них ударити, но инии рекоша: уже есть вельми к ночи, егда како смятемся и побиемся сами?»[189] Вероятно, решение принимали тогда вовсе не вожди размазанного воинства вечевой республики, а победитель, то есть Дмитрий Александрович. Именно он, надо полагать (в летописи Новгородской князь дипломатично назван «инии», дабы не отдавать первенство в принятии тактических решений чужаку, хотя бы и столь