Редкие машины, отчаянно сигналя, мчались куда-то. Не все отравились – это ясно, но большинство уже подверглось действию реагента.

Конечно, по-хорошему, мы должны были как-то помочь уцелевшим беднягам, объяснить, успокоить… но каждого не спасешь. Сейчас и за наши жизни я не дал бы даже старого советского рубля…

Такими маневрами мы все же добрались до моего дома. К счастью, в округе скоплений отравленных я не заметил. Последнюю группу мы миновали минут десять назад. Здесь же все выглядело спокойным.

А вот напротив подъезда валялось человек тридцать. Все мертвы. И не просто мертвы – убиты! У всех пулевые ранения, несовместимые с жизнью. И калибр такой знакомый – от снайперской винтовки, которую Катя попросила ей подарить, как только обосновалась у меня.

Из приоткрытого окна моей квартиры торчал ствол СВД.

Мы вышли из машины, оглядываясь по сторонам. Сверху, услышав шум двигателя, выглянула Катя, заметила меня и радостно помахала рукой:

– Эрик! Наконец-то! Мне пришлось немного пострелять, они Машку убить хотели!..

Маша оказалась нормальной, пухлощекой девчушкой лет десяти от роду. Одета по сезону: в короткую курточку, штанишки и сапожки без каблуков. Она не плакала, хотя за это утро насмотрелась столько, что и здоровенным мужикам, вроде нас с Егоровым, хватило бы выше головы.

Маше повезло. Катя, не утратившая за дни, проведенные здесь, здравого смысла и осторожности, после моего сообщения больше спать не ложилась, а, напротив, заперла на все засовы двери, забаррикадировав их на всякий случай мебелью, не забыла и про окна, проверив каждое. В итоге она устроилась с винтовкой у окна, ведущего во двор, и наблюдала за всем происходящим на улице с самого начала.

Видела она первых, самых ранних отравленных, сумбурно шатавшихся по двору ровно до тех пор, пока они не натыкались на здоровых людей, вышедших узнать, в чем дело, или же других незараженных, спешивших, как обычно, на работу. Тогда завязывались беспорядочные драки без всякой жалости, до самой смерти – обычных людей убивали быстро и без сантиментов – те подобного просто не ожидали. Отравленные и между собой дрались отчаянно, а те из них, кто уцелел в первых схватках, слонялись по округе в поисках новых жертв.

Затем, спустя пару часов, ситуация изменилась. Отравленные уже не убивали друг друга, а принялись сбиваться в кучи и неспешно уходили куда-то прочь со двора. Катя на улицу, естественно, не высовывалась, поэтому, куда именно они шли, не знала. Но я предполагал, что они стекались к широким проспектам, чтобы там, в свою очередь, присоединиться к еще большей толпе.

А потом она увидела Машу. Девочка вбежала во двор, отчаянно оглядываясь по сторонам, а следом за ней неторопливой рысцой следовали с десяток отравленных, и их намерения были очевиднее некуда.

«Ну уж нет, – подумала Катя. – Ребенка вы не получите!»

И открыла прицельный огонь из СВД. Соколова не промахивалась, трупы прибавлялись – отравленные погибали, как самые обычные люди, пуля в грудь или голову прекрасно их останавливала. Маша поняла, откуда пришла помощь, и подбежала к двери в подъезд, которая, к счастью, оказалась распахнутой настежь. Пока она добиралась до нужного этажа, Катя успела расстрелять всю компанию преследователей и, разобрав завалы, спокойно отперла дверь, впустив девочку внутрь.

Бедняжку всю трясло, она даже говорить не могла, лишь открывала рот, пытаясь выдавить какие-то слова, и бессильно закрывала его. Зубы стучали не переставая, руки дрожали.

Катя взялась за нее всерьез: заставила выпить успокоительное, а также большую кружку чая с вареньем – благо питьевой воды хватало в бутылках, – усадила в кресло, накрыла пледом и начала говорить с ней тихим, спокойным голосом. Неизвестно, что подействовало раньше, но вскоре зубы у Маши стучать перестали, кружка опустела, и девочка наконец начала отвечать на вопросы.

О себе она рассказала коротко: зовут Маша, живет неподалеку, шла в школу, опаздывала, по сторонам особо не смотрела. Не дошла. Когда за ней погнались, хотела вернуться домой, но путь ей отрезали отравленные, и пришлось свернуть во дворы.

Маша хотела знать, что происходит, но Катя и сама не имела об этом представления, поэтому она успокоила девочку, как могла, сделала еще чаю: к счастью, электричество в доме пока не отключили. Маша задремала прямо в кресле и проспала там до самого нашего с Колей появления.

А Катя вновь устроилась с винтовкой у окна, но больше во дворе ничего интересного не происходило. Такое вот утречко выдалось у моей подруги…

Я тоже ничем не смог обрадовать девочку, тем более что понятия не имел, уцелели ли ее родители, а пугать раньше времени ребенка не хотел.

После короткого совещания решили взять Машу с собой. Никто с этим и не спорил, думали лишь о том, стоит ли попробовать отыскать ее родителей или отложить этот вопрос на потом.

Победил логически обоснованный аргумент, выдвинутый Катей, что если родители Маши живы, то найдем их и после, когда все успокоится, а если нет, то лучше пока не травмировать ребенка – и так едва ее успокоили, а девочки в этом возрасте очень впечатлительны.

Я же полагал, что впечатлений Маше сегодня хватило с лихвой на всю оставшуюся жизнь, и лучше знать точно, чем гадать… но согласился с Катей еще и потому, что это сейчас просто не вовремя – искать, где именно живет девочка, пробираться в дом, в квартиру…

Все решилось само собой. Мы загрузились в машину и выехали со двора. Маша вела себя тихо, по сторонам старалась не глазеть, но не проехали мы и трех домов, как внезапно она возбужденно вскрикнула, указывая пальчиком куда-то вбок:

– Папа! Там мой папа!

Я резко затормозил. Коля высунул голову из окна для лучшего обзора. Вдоль одного из домов шеренгой двигались в неизвестном направлении трое отравленных. В нашу сторону они не смотрели – слишком большое расстояние нас разделяло, а отравленные, как я заметил, начинали различать врага только метров за двадцать.

– Кто же, зайка, из них твой папа?

– Вон он, второй идет! Куда это он?

Отравленные свернули за угол, пропав из виду. Я тяжело вздохнул:

– Твой папа заболел, маленькая. Как и другие люди.

– Он выздоровеет? Можно мне к нему?

Я не любил врать, даже детям, даже ради благой цели.

– Нет, к нему нельзя. А выздоровеет или нет – не знаю, но мы сделаем для этого все возможное…

– Вы постарайтесь, ладно? – серьезно попросила Маша. – Папа у меня хороший, добрый. Мама от нас ушла, мы вдвоем с ним живем. Он готовит мне каждый день что хочу! И мы в парк ходим в выходные, и на лошадках кататься, хотя он очень устает на работе…

Бедный ребенок. Думаю, в это утро она осиротела, несмотря на то что ее отец еще был жив.