побуждалось центром на основе прецедентов времен Гражданской войны. Например, ОРСы и фабричные кооперативы получали формальное право направлять своих представителей для закупки мяса в колхозы и совхозы. Что характерно, крупнейшим выгодополучателем этой политики была Москва. Следуя свойственному подходу, выработанному во времена Гражданской войны, когда определенные губернии «резервировались» под осуществление заготовок для фабрик, центральное политическое руководство закрепляло за каждой крупной московской фабрикой определенную область и поручало директорам фабрик организовать поставки свинины из колхозов этого региона[308]. Кроме того, предполагалось, что отделы снабжения, дополнительно к продовольствию, которое они получали по центральным каналам, повсеместно будут заключать еще и договоры с соседними хозяйствами[309]. Такие мероприятия были известны как «децентрализованные заготовки» (децзаготовки) и задумывались как упорядоченная, не вызывающая потрясений версия проводившихся в годы Гражданской войны экспериментов по заготовке продовольствия для фабрик.

Децентрализованные заготовки опирались на собственническую психологию заводских агентов-заготовителей. Иными словами, на протяжении тех лет, когда действовала система рационирования, «представители» оставались важнейшей частью деловых операций. Обладая возможностью пользоваться средствами из общего заводского бюджета, закрытые кооперативы и ОРСы держали на фабричной зарплате буквально десятки внеплановых закупщиков, которых на жаргоне называли толкачами или «снабженцами»[310]. Толкачи разъезжали по близлежащим и дальним деревням для закупки продовольствия, но это была лишь одна из их многочисленных обязанностей. Столь же часто они выступали посредниками при заключении сложных бартерных соглашений между фабриками – а эти операции не имели ничего общего с взаимными связями крестьян и промышленности, которым должно было способствовать осуществление децентрализованных заготовок. Например, в 1931 году толкачи из ЗРК консервного завода в Одессе выменяли одну пятую выпущенной продукции своего завода на различные товары: рабочую одежду, обувь, муку, подсолнечное масло, гвозди, жесть, мыло, икру и свинцовые трубы. В течение девяти месяцев, пока происходили такие обмены, агенты совершали сделки с другими фабриками каждые неделю-две, продавали большую часть выпущенной заводом продукции в магазине на территории своей фабрики и получали за свою работу внушительные премии. Тем временем управляющие игнорировали распоряжения о необходимых поставках от республиканского головного треста[311]. Именно это и было тем «расточительством», подогревающим враждебность по отношению к торговым представителям при новой экономической политике, и неудивительно, что в течение следующих пятнадцати лет в прессе то и дело вспыхивали кампании, направленные против них[312]. В эпоху дефицитов примеры злоупотреблений встретить было несложно: Ленинградский ЗРК заплатил охраннику за кражу тонны картофеля для последующей перепродажи в магазине; агенты ОРСа в Азербайджане, как сообщалось, закупали свои запасы продовольствия в магазинах, где действовала твердая валюта; во многих небольших городах фабричные снабженцы осуществляли свои «децентрализованные заготовки» на местном базаре[313].

В 1934–1935 годах в системе снабжения все более важную роль играли вспомогательные источники продовольствия, и особенно значимыми они были в тех сегментах продовольственного рынка, где в конце 1920-х годов до сих пор преобладала частная торговля. К 1934 году ОРСы в тяжелой промышленности получали 37 % своего мяса, 46 % рыбы, 94 % молочных продуктов и 75 % овощей по вспомогательным каналам, среди которых, помимо децентрализованных заготовок, были недавно учрежденные фабричные хозяйства. Концепция фабричных хозяйств была обкатана в период революции, когда в Петрограде и других городах заводам предоставлялась земля в пригородах для выращивания сельскохозяйственной продукции по выходным дням; в начале 1930-х годов центральное правительство поддержало эту практику как способ выхода из кризиса, спровоцированного коллективизацией. Залежные земли вновь поделили между предприятиями и учреждениями для коллективного выращивания овощей, разведения птицы и кроликов, а также для распределения между отдельными рабочими в качестве частных наделов. Эти огороды и хозяйства, организованные ОРСами и профсоюзами, прижились, и в 1934 году одни только хозяйства при предприятиях тяжелой промышленности давали 618 тысяч тонн овощей, 570 тысяч тонн картофеля, 84 тысячи тонн молока и 10,5 тысяч тонн мяса, а во время Второй мировой войны и огороды, и фабричные хозяйства станут важнейшим источником пищи[314].

Идеологическая значимость, приписываемая «близости к производству» в торговле (как и в образовании и в других сферах) не просуществовала дольше начала 1930-х годов, однако, как видно из примера фабричных хозяйств, распределение на рабочих местах оказало на советскую систему долгосрочное влияние. Во-первых, оно придавало смысл существованию политически инертных профсоюзов. Учитывая нетерпимость большевиков, а позднее и Сталина, к любому проявлению независимого лидерства, профсоюзные и заводские комитеты применили не состязательный, а корпоративный подход в установлении отношений между работниками и управляющими. «Рабочее снабжение» стало одной из немногих сфер, в которых деятельность профсоюзов, направленная на повышение производительности (основная роль, которой партия наделяла трудовые организации), одновременно была и способом содействия материальным интересам рабочих. Рядовым сотрудникам могли прийтись по душе такие виды деятельности, как организация фабричных хозяйств и огородов (позже – дачных кооперативов и дач), распределение семян и осуществление контроля над заводскими кафетериями и магазинами. В связи с этим профсоюзы держались за эти функции, так же как и за обязанность вскрывать проявления управленческого «бюрократизма» и поднимать проблемы безопасности. До самого конца советской эпохи одним из главных занятий профсоюзов оставалось распределение льгот[315].

На фабричных управляющих опыт администрирования распределения, кажется, тоже оказал долгосрочное влияние. Отождествляя успехи в снабжении с успехами в производстве, система распределения давала управляющим преимущество в переговорах с центральным правительством. В то же время она повышала ставки в отношении продовольственного снабжения: если ОРС или фабричный кооператив не предоставлял прикрепленному к нему контингенту достаточно продовольствия, директор завода мог быть обвинен не просто в халатности по отношению к потребностям рабочих, но также и в более серьезном правонарушении – саботировании производственного плана. Как и в годы Гражданской войны, такое давление было еще сильнее потому, что продовольственные пайки по-настоящему влияли на производительность. Ставшие свидетелями этого явления иностранцы, равно как и советские управленцы, приписывали массовую текучку кадров начала 1930-х годов случаям дефицита продуктов питания [Hindus 1933][316]. Продовольственные дефициты также приводили к волнениям среди промышленных рабочих: наиболее заметное произошло в апреле 1932 года, когда из-за сокращения пайков по предприятиям ивановской текстильной промышленности прокатилась волна забастовок [Davies 1996: 188–189, 368, 374; Rossman 1997: 44–69; Werth, Moullec 1994: 209–216]. Руководители заводов были весьма заинтересованы в том, чтобы не допустить такого исхода, и поэтому стремились удержать снабжение в собственных руках и в как можно большем объеме. В результате этих усилий ОРСы пережили систему рационирования на целый год, и даже после их роспуска управляющие продолжали задействовать толкачей для закупки продуктов питания и потребительских товаров наряду с промышленными товарами, которые якобы служили предлогом для их работы[317]. Советские заводы продолжали