Оплфорд, Габриэль поведал мне о связывающих вас отношениях. — намекнул Клодель Арчибальд.

Я хмыкнула. Туманная формулировка. Однако суть мы оба поняли, поэтому я лишь кинула взгляд на сопровождающего инквизитора блондин и вопросительно вскинула бровь.

— Простите мою неучтивость, — тут же произнес блондин, обходя строй и пристраиваясь с левой от меня стороны. — мистер Габор. Но для вас, очаровательная мисс Оплфорд, просто Агустини.

И тут это чудо отечественной галантности целует мне руку, предварительно подхватив ее. Что, учитывая то, что мы оба на лошадях, достаточно сложно. И пока я хлопаю ресничками, наслаждаясь осознанием собственной женственности, инквизитор портит все веселье:

— Добавлю к вышеперечисленному, что мистер Габор является также инквизитором и моим доверенным лицом. — произносит Клодель Арчибальд, насмешливо на нас взирая. — В резиденцию Арчибальд он приглашен для расследования вашего дела, мисс Оплфорд.

Моего дела? А что, войду в историю как жертва дикого племени. «Ее пытались сжечь, но как-то не вышло». Какой-никакой, а свой след в истории я оставила.

Вот только желание позволять целовать свою ручку после услышанного как-то пропало. И не в том дело, что Агустини инквизитор. Вернее, дело в том, что расследует он мое дело, а значит любая попытка сближения может оказаться всего лишь способом расследования. Я, конечно, на Нобелевскую премию не претендую, но и откровенной идиоткой меня назвать трудно. Поэтому связываться с инквизитором, ведущим мое дело, точно не стану.

— Так, что же вы желали поведать президенту, мисс? — вопросил Клодель Арчибальд, пока я с подозрением смотрела в сторону мистера Габора.

— Я чисто случайно стала свидетелем одного диалога, — призналась я.

— И в чем же заключалась его суть? — тут же встрял Агустини.

— Давайте вы послушаете и сделаете свои выводы, — хмыкнула я, протягивая сенсор с записью.

Честно говоря, я удивилась, когда оба инквизитора, не сговариваясь, вытащили из карманов костюмов беспроводные наушники, активировав устройство внутри моего сенсора. Всегда наготове? Пока мужчины слушали короткую запись, я напряженно ждала их вердикта.

— Вы разглядели говоривших? — вопросил Клодель Арчибальд.

— Внешность непримечательная, — пожала я плечами. — высокие, смуглые, темноволосые и кареглазые. Я бы сказала, что они из жарких стран. Собственно, именно поэтому и сделала фотографию. Не думаю, что она вам даст что-то, но, возможно, со спины вы их узнаете.

Я продемонстрировала инквизиторам интоснимок, преисполненная чувством собственной важности. Глупо, конечно, но все равно здорово.

— Мисс Оплфорд, вы не будете против, если я изыму ваш сенсор на некоторое время? — вопросил Клодель Арчибальд под задумчивый взгляд Агустини, который тот переводил с инквизитора на меня и обратно.

— Разумеется, мистер Арчибальд. — протянула я сенсор, которой тут же исчез в кармане инквизитора, предварительно оказавшись в герметичном пакете.

— Не думал, что среди девочек есть свой тайный агент. — хмыкнул Агустини.

— Вы были правы, мистер Габор. — произнесла я после небольшой паузы, во время которой пыталась справиться с удивлением. — Я и близко не «свой тйный агент». Просто появилась в нужном месте в нужное время, чем и воспользовалась.

— Удивительно полезное качество, — отозвался Агустини.

— В определенных ситуациях я бы не поддержала ваш оптимистичный взгляд, — хмыкнула я, услышав приближающийся цокот копыт. Оглянувшись, даже не удивилась, увидев блондинистую макушку всадника. — Прошу прощения, господа инквизиторы, но я вынуждена покинуть ваше, несомненно, приятное общество.

Дожидаться ответа не стала, только направила коня вперед, пытаясь скрыться от приближающегося Роберта. Когда блондин, сверкнув недобрым взглядом, поравнялся с мужчинами, я была уже далеко впереди. Хотелось смеяться и плакать. Взрослые люди, а ведем себя как дети.

Прогулка тем временем шла своим чередом. Мы вышли из лесной чащи, оказавшись на скалистом берегу, вплотную граничившем с морем. Прохладный ветер ударил по лицу, вырывая удивленный вздох. Запах соли, водорослей и чего-то еще, плотного, островатого пробрался в организм, пощекотав обонятельные рецепторы. Здесь было прохладно, даже несмотря на то, что солнце ослепляло, воздух был приятным. Вблизи моря жара словно отступала, сдавая свои позиции и позволяя неукротимой стихии властвовать над нами.

Спускаться к воде мы не стали. Скалистый берег был неподвластен копытам коней, а спешиваться и идти ногами очаровательные господа не пожелали. Все были увлечены беседами и вытекающими из них последствиями. Судя по взглядам некоторых дам, от разговоров они ожидали скорейшего предложения руки и сердца. Мужчин же смущали сгущающиеся облака, темная синева на горизонте и далекие раскаты грома. Дождь медленно приближался, неся с собой долгожданную разрядку закипающей от жары атмосферы.

Копыта коней отбивали ритм по каменистой дорожке, ветер развивал вылезшие из косы пряди волос, сбивая их в кучу где-то на затылке, на губах особенно остро чувствовалась соль и влага, а вокруг было подозрительно тихо и шумно одновременно.

Я слышала о таком эффекте, как тоннельное зрение. Это когда весь мир сгущается до одного предмета, находящегося словно под софитами. Остальные же звуки, цвета и вкусы отходят на второй план, словно накрытые колпаком. Но никогда еще я не слышала о том, чтобы на фоне какого-то звука все остальные меркли. Сейчас я могла осознавать лишь шум моря. Он был шершавый, мокрый и ледяной. Эти звуки щекотали, дразнили.

Наша компания брела вдоль обрывистого берега, выстраиваясь вдоль не слишком широкой дорожки по три человека. Пока я разглядывала бушующее море, как-то незаметно вернулась к Агустини и Клоделю Арчибальду. Просто они были единственными к кому не решались примкнуть девы. Инквизиция испокон веков славилась своими способами расправы с неугодными личностями.

— Вы жили рядом с морем? — прервал тишину Агустини, разглядывая темное марево горизонта.

— В детстве у нас было поместье рядом с морем. — отозвалась я. — До тех пор, пока родители не переехали в столицу, а я не была отправлена в пансионат. Вот вы когда-нибудь были в женских пансионатах для английской знати?

— Нет, — удивленно ответил мистер Габор. — не довелось случая.

— О-о, — улыбнулась я. — вы ничего не потеряли. Четко регламентированное поведение, нерушимый устав и правила, правила, правила. Никаких исключений, красок. Запреты вслед за «леди не позволено». Море же для меня служит символом непокорности, жизни, бьющей ключом. Можете считать, что я его поклонник.

А затем, заметив тот же восхищенный, вдумчивый и до боли горький взгляд человека, вспоминающего всю свою жизнь и делающего неутешительные выводы, что и у меня, вопросила:

— А вы?

— Служил в морском флоте Арчибальдов. — отозвался Агустини. — До того, как президентом стал Габриэль. Его дед, прошлый президент, уделял огромное внимание внутренней политике. Вы тогда были совсем ребенком и не помните, сколько было проведено операций по уничтожению непокорных народов.

Я удивленно взглянула на мистера Габора. Это когда же Арчибальды, вот уже век за веком с