Огромное влияние на взгляды Маккея оказал пятисот-страничный философский трактат «Экономика счастья», автором которого был его брат Джеймс. Опираясь на труды Бентама, Мальтуса, Дарвина, Спенсера и Маркса, Джеймс Маккей стремился разработать методы борьбы с самыми уродливыми проявлениями индустриализма. Вместо общества независимых акторов, каждый из которых думает только об увеличении прибыли, что невольно приводит к «огромному и постоянно растущему избытку страданий», он предлагал строить устойчивую экономику, управляемую технократической элитой, стремящейся максимизировать «выход счастья». Предвосхищая неизбежный вопрос о том, как правительство может измерить уровень счастья нации, он приводил множество уравнений и графиков, доказывающих возможность количественного измерения уровня благоденствия. (Биограф Ларри Андерсон язвительно заметил, что по иронии судьбы, это был «вероятно, самый грустный и суровый трактат, когда-либо посвященный теме счастья».)

Что самое важное, Джеймс Маккей убедил своего брата в том, что для решения социальных проблем необходимо менять систему, а не человеческую природу. Став одним из самых известных представителей консервационистского движения, Маккей почти перестал писать об алчности и излишествах. Вместо этого он предпочёл сосредоточиться на окружающей среде. Его интересовало то, как она влияет на нас и что в ней надо изменить, чтобы сделать нас сильнее. Проведя большую часть своего детства в Нью-Йорке (который он ненавидел), он решил подвергнуть критике одну из самых очевидных проблем современности: перенаселенные гиперконкурентные каменные джунгли мегаполисов.

С самого начала Бентон ставил перед собой цель преодолеть чувство отчуждения, которое веками накапливалось у евроамериканцев. Первым делом, решил он, необходимо создать за пределами городов пространства – «святилища и убежища от суеты повседневной мирской коммерческой жизни», – в которых люди могли бы научиться жить заново. Он приветствовал создание национальных парков, но сожалел о том, что все они находятся слишком далеко от городов; в то время из семнадцати национальных парков только один находился к востоку от реки Миссисипи. Бентон писал, что естественный зеленый пояс дикой природы – Аппалачские горы, – расположен «в пределах одного дня езды от центров, в которых проживает более половины населения Соединенных Штатов».

Вдоль тропы Маккей хотел построить не только навесы, но и некоммерческие лагеря дикой природы, коллективные фермы и оздоровительные центры, в которых жители промышленных центров Америки могли бы отдохнуть на свежем воздухе[19]. Плохое самочувствие и неудовлетворенность жизнью, по его мнению, объясняется тем, что цивилизованные люди не способны выживать в дикой природе. Они разучились добывать пищу, делать что-то своими руками и путешествовать пешком. Их выживание полностью зависело от экономики, что приводило к переутомлению и делало их несчастными. Людям нужно «вернуться к земле», писал Маккей.

Некоторые из его предложений в конечном итоге оказались на удивление прозорливыми. Так, вдоль всей тропы были построены укрытия, которые находилось не более чем в дне пути друг от друга. Он настаивал на том, что тропу должны обслуживать волонтеры, а не наемные рабочие, потому что для волонтеров «„работа“ – это на самом деле „игра“». Кроме того, он был прав в том, что строительство тропы длиной в две тысячи миль оказалось не настолько сложным делом, как могло показаться в начале, потому что ее не нужно было создавать ex nihilo (лат. «из ничего». – Прим. переводчика). Строители тропы просто соединили существующие тропы, включая Длинную тропу, сто пятьдесят миль которой вошли в Аппалачскую тропу.

В 1927 году Маккей получил приглашение выступить на Конференции по тропинкам Новой Англии. Представленный им доклад «Культура открытого воздуха: Философия сквозных троп» оказался для слушателей полной неожиданностью. Маккей выступил с пламенной речью, в которой изложил свой грандиозный план по созданию коридора, связывающего между собой волонтерские лагеря. Приводя в пример Древний Рим, он противопоставлял упадочнические метрополии варварским окраинам. Он критиковал «леденцовость» любивших джаз и пикники горожан, и утверждал, что в отличие от этих человекоподобных «медуз», сильный, жесткий и здравомыслящий пролетариат обязательно заинтересуется его тропой.

«А теперь я перехожу прямо к сути философии сквозных троп, – заявил Маккей. – Это организация нашествия варваров. Это противодействие наступлению метрополий… Поскольку цивилизованные люди опираются на города, мы, варвары, должны опираться на горные вершины».

Утопические взгляды Маккея заставили побледнеть от ужаса благородных представителей «Юго-Восточного сообщества строителей троп», однако работы по прокладыванию тропы начались незамедлительно. Непосредственно строительством, к которому Маккей не проявлял особого интереса, руководил уроженец штата Мэн Май-рон Эйвери, физически крепкий, похожий на футбольного хавбека прагматик, под руководством которого в 1937 году появилась тропа, соединившая в единое целое лесовозные дороги, старинные тропы и сотни миль свежепрорубленных узких просек. Впрочем, большинство идей Маккея так и не были реализованы: лагеря, фермы и санатории строить никто собирался. Тщательно продуманная концепция была заметно упрощена и воплощена в жизнь только в виде извилистой лесной тропы.

Маккей в конце концов смирился с тем, что задуманная им тропа стала всего лишь «тропой бесконечных экспедиций» по дикой местности. В 1971 году, в ответ на просьбу интервьюера назвать «конечную цель» Аппалачской тропы, девяностодвухлетний, почти полностью ослепший Маккей дал по-дзенски простой ответ:

1. ходить;

2. смотреть и

3. видеть то, что вы видите!

Впрочем, идеи Маккея до сих пор продолжают витать в воздухе. Бунтарская сущность Аппалачской тропы вышла наружу совершенно неожиданным образом и стала особенно заметной в сообществе хайкеров, которые после окончания Второй Мировой войны хлынули на тропу в поисках смысла жизни и решений своих проблем. Косматые и дурно пахнущие кочевники, они были и остаются живым воплощением варваров Маккея. В июле их можно увидеть голосующими под проливным дожде на шоссе в южном Нью-Гэмпшире; рыскающими, словно волки, по гигантским, залитым ледяным светом продуктовым магазинам Вирджинии; спящими втроём на одной кровати в мотелях Пенсильвании. Время от времени их можно встретить даже на Таймс-Сквер, куда они приезжают с Медвежьей горы на дневном поезде. Как сказал мне один бывший сквозной хайкер, «большинство людей живет в городах и иногда выбирается в леса. Сквозные хайкеры живут в лесу и иногда выбираются в города».