Уютно расположившись под навесом, команда Осда Нигада улеглась спать. Я заткнул уши восковыми берушами, чтобы не слышать храпа и стука дождя по жестяной крыше. Около десяти вечера, уже после захода солнца, кто-то посветил мне фонариком прямо в глаза. Я вытащил беруши. «Эй, – раздался чей-то голос. – Простите. Вы не могли бы немного подвинуться? У меня нет палатки». Немного поворчав, мы переставили свои вещи, чтобы промокшему до нитки новичку было куда прилечь.

Сразу после восхода солнца началась суета. Провисевшие всю ночь на бельевой веревке вещи толком так и не высохли, а шерстяные носки и вовсе пришлось отжимать руками. Готовить завтрак никто не стал; все довольствовались энергетическими батончиками, парой пригоршней сухой смеси либо ложкой арахисового масла.

При свете дня стало понятно, что ночной гость шёл по тропе с севера на юг, то есть от горы Катадин к горе Спрингер. В северных штатах таких людей было видно издалека, потому что они еще не успевали отрастить длинную бороду и предпочитали идти в одиночку. Этот человек не был исключением. Он сказал, что отправился в поход всего тринадцать дней назад (накануне вечером Древесный Лягушонок говорил, что до горы Ката-дин они планируют добраться примерно через двадцать четыре дня).

– Ты прошел четыреста тридцать миль за тринадцать дней? – спросил Дойи, быстро прикинув в уме расстояние до горы.

– Угу, – только и сказал незнакомец, после чего легко поднял рюкзак и вышел на улицу.

Удивленные хайкеры ненадолго притихли.

– Он не идет, а прям несется по тропе, – сказал Дойи.

– Он делает по тридцать миль в день по Мэну и Нью-Гэмпширу? – сказал Древесный Лягушонок. – Вау.

Хайкеры один за другим натягивали мокрые ботинки и, глубоко вздохнув, словно собираясь прыгнуть в ледяную воду, покидали укрытие. Я вышел последним. Солнца не было видно. Растения поникли, как будто у них после бурной ночи началось похмелье; одинокая розовая орхидея тихонько плакала в сторонке.

Чтобы поскорее наверстать упущенное, я бегом поднялся на гору и спустился вниз с другой стороны. Перейдя дорогу, я оказался в чистом поле, заросшем высокой травой, где с удивлением обнаружил розового пластмассового фламинго и самодельную вывеску, на которой был нарисован веселый старик с мороженым в руках. Надпись на вывеске гласила: «Билл Экерли / Его мороженое притягивает сюда всех хайкеров, / Его вода вкуснее твоей, / Черт побери, его крокет лучше твоего. / Все это бесплатно – да, бесплатно!!». Я пошел по узкой тропинке и вскоре увидел синий дом, украшенный тибетскими молитвенными флагами. На заднем дворе находилась площадка для игры в крокет. Дойи сидел на крыльце и разговаривал с Экерли, который, увидев меня, встал, чтобы пожать мне руку. У Экерли было вытянутое лицо, редкие седые волосы, большие очки и немного блаженная улыбка.

Он спросил, как меня зовут. Я представился.

– Космонавт? – мечтательно произнес он. – Типа здесь как в космосе…

Мы долго сидели на крыльце дома Экерли, беседуя о Тибете (где он побывал), произведениях Гомера (которые он изучал) и сквозных хайкерах (которых он каждое лето бесплатно кормил в течение десяти лет – подобные обычаи хайкеры называют «магией тропы»).

Незаметно наш разговор перешел к Дойи и наследию чероки.

– Мы должны воздать ему должное, – сказал Экерли, указывая на Дойи. – Он наш предок. Его народ первым пришёл в эти земли. Знаете, люди говорят, что Америку открыл Христофор Колумб, но это не так.

– Он заблудился, – сказал Дойи.

– Совершенно верно. Колумб был ужасным человеком.

Дойи печально кивнул.

– Ну, – добавил Экерли, – по большому счету, мы все дети.

Когда мы взяли рюкзаки и собрались уходить, Экерли напоследок крепко обнял нас. Вернувшись на тропу, я спросил Дойи, не показалось ли ему странным, что Экерли назвал его «нашим предком». Он только отмахнулся. «На этой земле живет много хороших людей, – сказал он. – Что мне больше всего нравится в этом походе, так это встречи с такими людьми, как Билл». Он не переставал испытывать благоговейный трепет перед той добротой, которую Аппалачская тропа пробуждала в людях. Однажды, когда у него особенно сильно разболелось колено, какой-то хайкер предложил ему помочь донести рюкзак до ближайшего привала. Дойи вежливо отказался, хотя и был тронут до глубины души тем, что совершенно посторонний человек был готов удвоить свою ношу только для того, чтобы облегчить его страдания.

– По-моему, это и есть настоящая магия тропы, – сказал он. – Когда люди бескорыстно помогают людям.

* * *

Тропа, которой перестают пользоваться, со временем исчезает. Однако в послевоенную эпоху, когда американцы начали массово ходить в походы, возникла новая опасность: тропы стали подвергаться чрезмерной нагрузке. Как говорили в 1970-е годы, их «залюбили до смерти». Полчища хайкеров штурмовали горы в тяжелых ботинках, прозванных «вафельными топталками», грубые подошвы которых разбивали тропы и приводили к эрозии почвы. Сильнее всего пострадали самые популярные тропы, поскольку более половины хайкеров пользовались только 10 % троп. В Дымящихся горах, где можно было передвигаться верхом, некоторые из троп стали походить на глубокие траншеи, тогда как на севере, где земля более каменистая, они расширились до сорока футов.

Тогда строители троп начали проектировать так называемые устойчивые тропы, которые сводили к минимуму риск эрозии, обходили чувствительные растения и исключали вероятность загрязнения близлежащих источников воды. К 1990-м годам современные туристические тропы, успевшие к тому времени появиться даже там, где прежде вообще никогда не было никаких троп, начали обретать совершенно новую форму и внутреннюю логику. Возникло понимание, что тропы должны не просто приводить в самые удаленные уголки дикой природы, они при этом не должны наносить вред этой самой природе.

Управление людьми и управление водными ресурсами, как оказалось, являются двумя основными сложностями, возникающими при создании устойчивых троп. К сожалению, решить одну проблему иногда можно только в ущерб другой. Например, строители троп любят делать каменные ступени на крутых склонах, потому что они обеспечивают твёрдую поверхность под ногами и разбивают стекающие с гор потоки воды, замедляя тем самым эрозию. Однако сами хайкеры не жалуют ступени, потому что в горах они выглядят слишком инородно и по ним тяжело подниматься. Поэтому хайкеры предпочитают идти вдоль лестниц, что приводит к усилению эрозии. Чтобы помешать этому, строители ставят с обеих сторон лестниц так называемые гаргульи – крупные зазубренные камни.

Похожая проблема возникает на петляющих под 180 градусов горных тропах, которые специально создаются такими для уменьшения угла наклона тропы и замедления эрозии. Если, оказавшись на одном из таких поворотов, хайкер видит следующий поворот, он почти наверняка срежет путь. Любому строителю троп известна аксиома, что уставший хайкер становится эгоистом. Многие находят эту тенденцию крайне печальной. «Я всегда говорю, что все эти заморочки с „управлением хайкерами“ можно решить, просто избавившись от хайкеров», – пошутил Морган Соммервилль, бывший руководитель бригады строителей троп.