Первосвященник и все три архонта захлебнулись от смеха, Невис и Анаста смеялись дольше всех.

— Настоятельница Стекло. — Невис вытер глаза. — Иногда мне кажется, что если ты когда-нибудь откажешься от этой великой игры, лед сомкнется над нами. — Он посмотрел на сестер по обе стороны от нее. — Отвезите в санаторий эту женщину и ребенка — из нее, наверное, тоже течет кровь быстрее, чем следовало бы. — Он хлопнул в ладоши, и Нона обнаружила, что ее легко подняли руки сестры Чайник. Боль снова пронзила ее, заставив вскрикнуть, и она уткнулась лицом в плечо Чайник, когда монахиня вынесла ее из зала.

Сестра Роза дала Ноне горький напиток, похожий на воду из канавы. Сон овладел ею почти сразу же. Сейчас она приоткрыла мутный глаз и попыталась сосредоточиться. Она чувствовала себя так же, как чувствуют себя простыни в прачечной после того, как их прополоскают в лохани.

— Настоятельница? — Нона наконец-то разглядела расплывчатую фигуру рядом с собой. Ее голос сорвался на надтреснутый шепот, который, казалось, остался неуслышанным. Она подняла руку, чтобы осмотреть рану под ключицей, но обнаружила, что и рана и вторая рука перевязаны полосками полотна, а ладони испачканы какой-то оранжевой пастой. Она со стоном перекатилась на бок и почувствовала отголосок прежней боли. Льняные простыни ограничивали ее движения, и она обнаружила, что лежит под ними совершенно голая, если не считать широких полос марли, обернутых вокруг раненого плеча, поперек груди и под правой рукой. — Настоятельница. — На этот раз слово прозвучало громче.

Настоятельница Стекло склонилась над кроватью и протянула Ноне чашку с водой. Она выглядела старше, вокруг глаз залегли тонкие морщинки.

— Еще. Выпей все, если можешь.

Нона обнаружила, что может.

— А теперь спи.

Нона обнаружила, что может сделать и это.

В санатории мнение Сестры Роза пользовалось абсолютным авторитетом. Не имело значения, кому только что предложили кресло архонта или кто только что прошел испытание Щита. Маленькая палата могла похвастаться пятью кроватями, все в ряд, напротив большого окна, выходящего в уединенный ухоженный сад. Настоятельница Стекло лежала на самой дальней от двери кровати, Нона — рядом с ней.

В тот первый день Сестра Роза не допустила к ним посетителей. Наступил вечер. Нона лежала, откинувшись на подушки, и смотрела, как солнце садится за крышей в сад. Настоятельница Стекло сидела и читала один из нескольких свитков, сложенных на столе у ее кровати. На обоих запястьях у нее были бинты, а правая рука была все еще туго перевязана. Она неловко держала свиток левой рукой и выругалась, как дровосек, когда тот в третий раз вырвался из ее рук и свернулся, но тут же вспомнила о присутствии Ноны и разразилась фальшивым кашлем.

— Твое имя было произнесено перед императором в его тронном зале, Нона, ты знаешь об этом? — Настоятельница оторвалась от чтения.

— Мое имя? — Нона моргнула. Она даже представить себе не могла, что ее имя войдет во дворец.

— Пал первосвященник. Это не так уж и мало. Церковь — один из столпов, на которых держится власть императора. И он очень заинтересован в том, чтобы она была прочной, от основания до самой высокой точки. Турана Таксиса вызвали в суд. Он поклялся забыть о своей обиде на тебя, а заодно и на монастырь, который тебя приютил. Дело закрыто.

— И вы ему верите? — Нона видела лицо Раймела Таксиса; такое же высокомерие отражалось и на лице его брата. Такие не прощают и не забывают.

— Туран Таксис — холодный и безжалостный человек. Он убил бы тысячу маленьких девочек, если бы они встали на пути его честолюбия. Но он не бешеный пес. Клятвы императору даются не просто так. Он будет двигаться дальше. Нашему лорду Таксису надо поджарить рыбу поважнее, чем ты, послушница, и это дело уже отбросило его назад. Но не забывай его, потому что он, наверняка, не забудет тебя. Некоторые люди обладают медленным гневом, который накапливается по кусочку за раз, так что никогда не увидишь, как он появляется. У такого гнева есть инерция, поэтому он иногда закипает, даже когда тот, кто вызвал его, остановился. Туран Таксис не одинок в этом — следи за такими людьми, Нона. Но да, пока я ему верю.

Нона позволила напряжению покинуть ее, отдавшись объятиям подушек. Снаружи дождь, несомый ветром, молотил по крутому склону.

— Неужели какая-то старая монахиня действительно говорила обо мне сто лет назад?

— Нет. — Настоятельница не подняла глаз, только еще больше наклонила свиток к свече, которую только что зажгла.

— Но... — Нона не хотела, чтобы это было правдой, но внезапное отрицание слегка выбило ее из колеи. — Но говорили, что Сестра Аргата была знаменитой Святой Ведьмой. Она сделала пророчество...

— Пророчеств не бывает, Нона. Или, скорее, бывают, но их произносят безумцы или люди, которых когда-то слушали за их мудрость и которые обнаружили, что стали старыми и немудрыми, но все еще хотят быть услышанными. В этом нет никакой магии. Магия так не работает.

— Сестра Аргата была слабоумной, когда произносила его? — Нона смотрела, как над крышей угасает красное зарево. — В любом случае я не хотела быть Щитом — я хотела быть Мечом.

Настоятельница со вздохом отложила свиток и расправила его. Как только она подняла руку, он тут же свернулся в тугой клубок.

— Ты заслуживаешь правды, Нона, и я ни в коем случае не хочу запятнать доброе имя Сестры Аргаты, но ты должна обещать держать то, что я тебе скажу, при себе. Ты можешь это сделать?

— Да. — Нона умела хранить секреты.

— И ничего не скажешь этой Клере, с которой ты так дружишь?

— Да, настоятельница.

Настоятельница Стекло сложила руки на коленях, затем поморщилась и разжала их. Сестра Роза дала ей три дозы коры соррина, приглушающей боль, но Нона видела, что она все еще мучается, двигаясь с хрупкой деликатностью тех, кто страдает от самых тяжелых видов ран.

— Сестра Аргата совершила очень много поступков, по большей части хороших, несколько плохих, и дважды, насколько мне известно, просто глупых. Чего она не делала, так это пророчеств. Пророчество Аргаты является делом рук двух архонтов около тридцати пяти лет назад, когда дед императора Крусикэла, Эдиссат, был на троне. Стояли смутные времена: Эдиссат впал в маразм, его старший сын был в изгнании, Дарн угрожал войной, лед-ветры погубили несколько урожаев. Пророчество дало нам возможность сосредоточиться. Оно напомнило нам о спасении, которое обещал нам Предок. Оно напомнило нам, что Ковчег может быть открыт, будет открыт, и мы овладеем им вместе.

— А что там внутри? — спросила Нона.

— Никто не знает, — ответила настоятельница. — Но учитывая, что власть императора основывается на том, что он контролирует Ковчег, было бы неплохо, если бы он мог открыть его, не так ли?

— Но кто-то же должен знать. — Нона нахмурилась.