На следующий вечер я прихожу в гриль-бар исажусь за тот же столик. Я прислушиваюсь к той же деловой болтовне тех же самыхпостоянно спешащих людей. Я навещаю ван Ленделов и ухитряюсь датьудовлетворительные ответы на все их бесчисленные вопросы. Я наблюдаю за другимиакулами, раздобывающими корм в этих мутных водах, и не обращаю никакоговнимания на немногих возможных перспективных клиентов, которые, кажется, толькои ждут, чтобы на них напали добытчики.

Несколько часов отдаюсь наукам. Я оченьсосредоточен.

Никогда еще я не испытывал такогонепреодолимого желания овладеть знаниями.

Смотрю на часы. Время приближается к десяти, имое рвение ослабевает. Начинаю глазеть по сторонам. Я стараюсь сохранятьспокойствие и усердие, но каждый раз вздрагиваю, когда кто-нибудь входит вгриль-бар. За одним из столиков ужинают две санитарки. Одинокий служительчитает книгу.

Ее вкатывают в пять минут одиннадцатого, и тотже благородный старик осторожно подвозит ее кресло к тому месту, которое онапоказывает. Келли выбирает тот же столик, что вчера, и улыбается мне, покастарик пристраивает ее поудобнее.

— Апельсиновый сок, — просит она. Ее волосытак же распущены, как накануне, но, если я не ошибаюсь, она наложила немногокосметики на лицо и подвела карандашом глаза. Она даже подкрасилабледно-розовой помадой губы. Эффект потрясающий. Вчера я не понял, что онасовершенно не накрашена. А сегодня чуть-чуть макияжа делает ее ослепительнопрекрасной. Глаза у нее ясные, блестящие и совсем не грустные.

Ее сопровождающий ставит перед нейапельсиновый сок и повторяет то же, что вчера:

— Вот, Келли. Значит, говоришь, через тридцатьминут?

— Можно и через сорок пять, — отвечает она.

Келли потихоньку потягивает через соломинкусок и рассеянно посматривает на другой конец столика. Я сегодня много думал оней и давно составил план действий. Выжидаю несколько минут, притворяясь, чтоне замечаю ее присутствия, и усиленно листаю «Адвокатское обозрение Элтона», азатем медленно встаю, словно собираюсь выпить чашечку кофе. Я останавливаюсь уее столика и говорю:

— А сегодня вы лучше выглядите.

Она явно ожидала услышать нечто подобное.

— Но я и чувствую себя сегодня гораздо лучше.— Она улыбается чудесной улыбкой, обнажающей совершенные зубы. Какоевеликолепное лицо, даже несмотря на безобразный синяк!

— Вам принести что-нибудь?

— Да, я хотела бы выпить кока-колы. Сокгорчит.

— Конечно. — Я ухожу, вне себя от радостноговозбуждения.

У автомата самообслуживания я наливаю двабольших бокала с безалкогольными напитками, расплачиваюсь, ставлю их на еестолик и смотрю, как бы в совершенной растерянности, на стул, стоящий напротивнее.

— Пожалуйста, садитесь, — приглашает она.

— А можно?

— Пожалуйста, мне надоело разговаривать толькос санитарками.

Я сажусь и наклоняюсь в ее сторону.

— Меня зовут Руди Бейлор. А вас — Келли…

— Келли Райкер. Приятно познакомиться.

— Взаимно. — На нее одно удовольствие смотретьи с расстояния двадцати шагов, но сейчас, когда я в четырех, я просто балдею.Глаза у нее бархатно-карие, и в них сверкает насмешливая искорка. Она изысканнохороша.

— Извините, если я вас побеспокоил вчеравечером, — говорю я, очень волнуясь, как бы разговор не оборвался. Мне нужноузнать о ней многое.

— Но вы меня не побеспокоили. Извините, что ясделала из себя настоящее зрелище.

— Почему вы сюда приезжаете? — спрашиваю я,словно она не имеет никакого отношения к больнице, а я здесь свойский парень.

— Чтобы не сидеть все время в палате. А выпочему здесь?

— Я готовлюсь к экзаменам на адвоката, а здесьтихо.

— Так, значит, вы собираетесь стать адвокатом?

— Точно. Несколько недель назад я окончилюридический колледж и получил работу в одной фирме. Как только сдам экзамен,смогу приступить к обязанностям.

Она начинает пить колу через соломинку иделает легкую гримаску, немного переменив положение тела.

— Тяжелый перелом, да? — спрашиваю я, кивая наее ногу.

— Да, лодыжка. В нее вставили спицу.

— А как это случилось? — Вопрос мой стольестествен, что и ответ, конечно, должен быть совершенно таким же.

Но не тут-то было. Она колеблется, и глазасразу наполняются слезами.

— Это домашняя травма, — говорит она, словноуже затвердила это туманное объяснение.

Что, черт возьми, это значит? Домашняя травма?Она что, упала с лестницы?

— О! — откликаюсь я, будто мне что-нибудьясно. Меня беспокоят ее запястья, потому что они оба забинтованы, а не в гипсе.Не думаю, что тут тоже переломы или вывихи. Может быть, они поранены.

— Это длинная история, — бормочет она впромежутке между глотками колы и отворачивается.

— Вы давно здесь?

— Два дня. Врачи хотят посмотреть, как стоитспица. Если не прямо, будут все переделывать. — Она замолкает и поигрываетсоломинкой. — Разве не странное это место для занятий?

— Да нет, честное слово. Здесь тихо и многокофе. И всю ночь открыто. А у вас на руке обручальное кольцо. — Это обстоятельствоволнует меня больше всего.

Она смотрит на кольцо так, будто забыла, чтооно при ней.

— Ага, — говорит она и долго смотрит насоломинку. Кольцо простое, без полагающегося в таких случаях бриллианта.

— Где же тогда ваш муж?

— Вы задаете слишком много вопросов.

— Но я же без пяти минут адвокат. Наснатаскивают во время учебы.

— Зачем вам это знать?

— Странно, что вы все время одна, с травмами,а его рядом с вами не видно…

— Он приходил раньше.

— И теперь он дома с ребятишками?

— У нас нет ребятишек. А у вас?

— Нет. Ни жены, ни детей.

— А сколько вам лет?

— Теперь вы задаете много вопросов, — отвечаюя улыбаясь. Ее глаза сверкают. — Двадцать пять. А вам?