накопления были распределены и децентрализованы [Bien. 1978][151]. В противоположность ситуации в средневековом мире, теперь свою власть децентрализовал один правитель, а не множество автономных сеньоров, стремящихся централизовать свои фрагментированные полномочия посредством системы вассальной связи.

Государственные реформы, пытавшиеся задать большее географическое единообразие и большую централизацию, заместить владельцев постов сменяемыми королевскими комиссарами и диверсифицировать инструменты налогообложения, поднимая при этом ставку налогов, снова и снова наталкиваются на интересы наследственных чиновников. Несколько примеров помогут прояснить связь между войной, королевскими долгами, внутренними восстаниями и институциональными реформами. После каждой войны военные долги запускали цепочку неплатежей и финансовых кризисов, что выражалось в конфликтах внутри правящего класса, влекущих существенные институциональные последствия [Mettam. 1988. Р. 102–105; Hoffman. 1994. Р. 242–248]. Попытки короля подорвать систему привилегий и коррупции сталкивались с жестким сопротивлением. Завершение Религиозной войны принесло с собой введение paulette, системы дарования наследуемых должностей, за которые их владельцы должны были платить ежегодный взнос. Финансовый кризис 1638 г., последовавший за вступлением в Тридцатилетнюю войну, способствовал появлению интендантов, предназначенных для более эффективного надзора за сбором налогов. Но при завершении Тридцатилетней войны началась Фронда (1648–1653 гг.), обратившая обманутых собственников правительственных постов и получателей правительственных рент против короля, в то время как магнаты и благородные принцы привели иностранные армии в страну, на всей территории которой вспыхивали крестьянские восстания [Kaiser. 1990. Р. 75–81]. Возвратившись из изгнания, Мазарини восстановил систему интендантов, снова ввел жесткое налогообложение и возобновил отношения с финансистами. В общем, эти постепенные институциональные инновации не могли устранить фундаментальное противоречие отношений короля и наследственных чиновников.

Существовало множество владельцев финансовых постов местных bureaux des finances et elections. Их должности не могли упраздняться, поскольку это потребовало бы выплаты компенсаций чиновникам, что стало бы слишком тяжелым грузом для финансовой системы короля, и так находившейся на пределе. Посты нельзя было упразднить без компенсаций, поскольку это была бы явная атака на частную собственность. С другой стороны, существование большого числа полуавтономных счетоводов и финансистов исключало возможность эффективной системы прямого управления (regie), поскольку Корона не могла напрямую контролировать их деятельность. Если король желал ввести новый непопулярный налог, не было никакой гарантии, что его счетоводы и финансисты, то есть люди, имевшие свои частные интересы в том или ином районе, пойдут ему навстречу [Воппеу. 1981. Р. 16–17].

Контрпродуктивная динамика государства налогов/постов определила структуру власти правящего класса, которая по своей сущности была неспособна реформировать саму себя. То есть попытки короля собрать ресурсы для войны не расширяли объем центрального управления (хотя институты и умножались), а, напротив, сокращали королевскую автономию, передавая все больше и больше правительственных полномочий частным агентам. В силу этой блокировочной структуры Корона могла получить дополнительные доходы только посредством карательного налогообложения крестьянства или геополитического накопления за пределами страны – например, в ходе войны, посредством брака или меркантилистской внешней торговли, усиливая при этом свою зависимость от сети привилегированных лиц и подрывая производительность собственной аграрной экономики. Если логика и нелогичность самой сердцевины абсолютистского военного государства и были безумием, у него все же был свой метод – государственная глупость (Unreason of state[152]).

Военный уклад «Старого порядка»

В нововременном государстве монополизация военной силы институциализирована посредством государственных вооруженных сил. Солдаты размещены по постоянным гарнизонам, подвергаются муштре, снабжаются одинаковой формой, тренируются, включаются в военную иерархию и содержатся за государственный счет. Профессионалы насилия не владеют средствами насилия в частном порядке. Солдаты не переводятся в резерв и не разоружаются после конфликтов, а возвращаются по своим гарнизонам. В принципе, военный аппарат функционирует в соответствии с веберовским определением нововременной бюрократии. Какими были основные черты военного уклада в абсолютистском государстве? Спрут уверяет нас в том, что «с конца XV века постоянная армия становится скорее инструментом государства, а не инструментом защиты частной собственности короля» [Spruyt. 1994а. Р. 165]. В этом разделе мы, выступая против Спрута, будем утверждать, что, несмотря на переход от феодального к абсолютистскому военному режиму, в абсолютистских государствах невозможно обнаружить черты нововременной военной организации.

Общественные отношения военного дела в европейском Средневековье были основаны на условности собственности на землю. Держание земли, выделявшейся знати, предполагало выполнение в строго определенный период военных обязательств по отношению к предоставляющему земли сюзерену, поскольку тот факт, что крестьяне владели собственными жизненными средствами, определял формы внеэкономического контроля труда. Сеньоры носили оружие. Военная децентрализация обусловливала формы средневекового государства (государства ассоциированных лиц), а также его военный уклад, рыцарскую армию. Трансформация поборов, которыми облагалось крестьянство, и переход от барщины и оброка к денежным рентам начиная с XII в. отразились в переходе к военным выплатам королю. Богатые представители знати могли «откупиться» от своих военных обязанностей, позволяя королю, в свою очередь, брать в армию наемников. Однако наемные рыцари, дополнявшие старую систему феодального призыва, не подрывали базовую социальную логику военной феодальной организации [Wohlfeil. 1988. S. 119]. Они лишь усилили зависимость короля от военных выплат знати, основанных на феодальном законе.

Достижение королем военной независимости от соглашений знати в период развития государства «налогов/постов» привело к перестройке общественных отношений эксплуатации и общественных отношений военной организации. Когда старое noblesse depee смешалось с новым noblesse de robe, многие представители знати получили посты в постоянной королевской армии. Поэтому во Франции, по крайней мере после военных реформ Людовика в 1661 г., король располагал постоянной армией, особым военным бюджетом, институциализированной системой набора солдат, военной иерархией полков и званий, офицерским корпусом, предполагавшим разные степени компетенций и регулярным продвижением по службе, королевскими академиями для обучения кадетов, гражданской администрацией, занятой обеспечением армии, а также специально назначенными гражданскими инспекторами (intendants darmee, commissaires des querres, controlleurs de guerres[153]), которые контролировали эту администрацию.

Но подкрепляет ли переход от феодального рыцарского ополчения к постоянной королевской армии тот взгляд, что по крайней мере один критерий нововременного суверенитета – государственная монополия на средства насилия – выполнялся в абсолютистской Франции? Начать стоит с того, что не государство стремилось монополизировать средства насилия, а сам король. Офицеры присягали не абстрактному государству, а королю как личности. Собственническая концепция королевства на самом деле не предполагала ключевого отделения средств насилия от «поста» короля; она просто продолжала поддерживать слияние средств насилия и личного господства, хотя теперь оно осуществлялось в более централизованной форме королевской армии. «Армия, как таковая, была в государстве инородным телом. Это был инструмент монарха, а не институт страны. Она была создана в качестве инструмента силовой политики, предназначенного для внешней сферы, но в то же время она способствовала поддержанию и расширению власти суверена внутри государства» [Hintze. 1975b. Р. 200–201]. Строго говоря, армия была частной собственностью короля, находящейся в его распоряжении, подчиненной его командам и финансируемой им [Burkhardt. 1997. S. 545][154].