По мысли Латура, сейчас уже нет смысла прибегать к природоохранной риторике (нерефлексируемой). Хотя справедливости ради стоит отметить, что внимание экологических активистов никогда не было направлено на абстрактную природу, а скорее на конкретные биотопы, ситуации и проблемы. Главное достоинство политической экологии — в том, что она не выделяет и не возводит в абсолют никакой уровень: с ее точки зрения что угодно, кажущееся незначительным, например пчелы, устье реки или тающий ледник, может оказаться важнейшим политическим приоритетом.

Как предполагает проект политики природы, следует сделать акцент на том, что истинный предмет экологических споров составляют неоднородные онтологические связи между разными элементами, такими как кольцевая дорога в большом городе, инвесторы, вымирающие виды животных, расходы местных жителей на транспорт, количество сжигаемого бензина, пробки в центре, политика органов городского управления, чьи-то дома и сады, которые строительство дороги ставит под угрозу. Когда начинаются подобные споры, оценивают возможные перспективы, прибегают к экспертизам и количественным измерениям, обращаются к законодательству, учитывают интересы потребителей и т. д. Внимание направлено уже не на охрану природы (от промышленности или человека), а на бдительное отслеживание все более разнообразных связей, из которых складывается наш мир.

По мнению Латура, надо сознавать, что ни одно политическое экологическое движение на сегодняшний день не в состоянии дать универсальное определение общему благу для природы «вообще». Поэтому в эпоху антропоцена необходимо сделать целью экологической политики стабильное будущее сообщества людей и нечеловеческих акторов, находящихся в отношениях взаимозависимости.

Думаю, можно с уверенностью назвать понятие стабильности ключевым для модели политики природы, ее главным стержнем. Но что именно имеет в виду Латур, говоря о стабильном, гармоничном будущем сообщества? Вероятно, будущее без напряженности, конфликтов и хаоса. Задача осторожной и дальновидной глобальной политики — не допустить краха и уничтожения тех институтов и моделей жизни, которые мы сегодня ценим. Подразумевает ли постулат о стабильном будущем консервативное видение копии привычного для нас мира? По всей вероятности, необязательно. Полагаю, данная модель допускает и стабильное будущее, выгодно отличающееся от настоящего.

Как показали многочисленные споры и публичные дебаты на экологические темы, экспертам, к которым обращаются как руководящие чиновники, так и активисты, часто не удается прийти к единому мнению. Сегодня, когда отношения между обществом, природой и новыми технологическими возможностями все более усложняются, у нас не получится точно определить риск, последствия или причинно-следственные связи. И, как считает Латур, мы должны отдавать себе в этом отчет: в периоды кризисов планетарного масштаба решения нередко приходится принимать в условиях ограниченной осведомленности.

По мысли Латура, подходящим инструментом для описания нашего теперешнего положения могла бы служить секулярная, многоплановая с онтологической точки зрения метафора Геи (вместо таких вариантов, как уже обсуждавшаяся «природа» или гармоничная «природная система»). Мы уже не имеем дело с объективными законами природы, от имени которой могут определенно высказываться представители точных наук. Одновременно речь не идет о природе как управляемой кибернетической системе с предсказуемыми реакциями.

Однако не следует понимать Гею как онтологически однородный объект. Она представляет собой мозаику не универсальных, а скорее локальных зависимостей[580]. Любое насекомое, бактерия, организм, пытаясь завладеть территорией или стремясь к размножению, сталкивается со множеством опасностей. Материальное, природное, политическое и техническое, нарративы и институты сплетаются в единый клубок ответных реакций. Гея автономна, неподвластна контролю и непредсказуема: ничего нельзя знать заранее, всегда возможны неожиданности.

Как ни парадоксально, Гея может оказаться чрезвычайно чувствительной к нашему вмешательству, но может и остаться безучастной. Ведь сохранение человеческого рода не является обязательным условием биологического равновесия на нашей планете. Гея будет существовать и дальше — в соответствии с принципом самоподдержания равновесия; экологическая опасность угрожает скорее человечеству. Гея — понятие максимально далекое от антропоцентризма. Поэтому политика природы — постантропоцентрический подход. Помогут ли метафора Геи и сформулированная Латуром концепция политики природы нам выйти из апатии в эпоху, когда разнородные связи утратили структуру и уже близки к хаосу? Вскоре мы это узнаем.

С 2008 года Соединенные Штаты занимают второе (после Китая) место по количеству выбрасываемых в атмосферу парниковых газов. Следующие места в этом позорном списке занимают Индонезия и Бразилия[582]. В 2006 году 35 процентов американцев полагали, что глобальное потепление объясняется не человеческой деятельностью, а естественными природными явлениями. В 2007 году около 40 процентов жителей Америки были убеждены, что ученые до сих пор спорят, вызвано ли повышение средней температуры на Земле деятельностью человека[583]. В 2009 году доля тех, кто считает, что глобальное потепление не связано с деятельностью человека, выросла в этой стране до 44 процентов[584]. 2011 год не принес особых изменений: 35–40 процентов американцев по-прежнему не соглашались с утверждением, что климат меняется и уж тем более что это происходит по вине человека[585]. Как такое возможно?

В 2007 году доля тех, кто был уверен, что, продолжая сжигать топливо, человек спровоцирует изменение климата, составляла среди американцев 71 процент. Годом позже только 59 процентов опрошенных разделяли эту точку зрения[586]. В 2011 году их количество сократилось до 44 процентов. Как подчеркивает директор Исследовательского центра Пью, перед нами один из наиболее серьезных наблюдаемых сдвигов в общественном мнении за столь короткий промежуток времени[587]. Что же привело к такой перемене?