У них была сложная система коллективного супружества, в которой Коллингдэйл и его команда специалистов еще не вполне разобрались. В Бракеле вроде бы жили двадцать восемь общин. Гумпы в пределах общины были свободны вступать в связь с любым из своих супругов, но, по всей видимости, ограничивались одним-двумя фаворитами, а отношения с остальными поддерживали, чтобы соблюсти приличия, или нормы морали, или что-то в этом роде. Коллингдэйл не очень интересовался этой областью, но кое-кто из экспертов уже отпускал непристойные шуточки.

Отпрыск одной общины мог по достижении зрелости вступить в брак с кем-нибудь из другой общины. Но выбор был ограничен, чтобы предотвратить генетические повреждения. Очень неудобная система, и Дэвид предполагал, что ее сменит моногамия. Холдер не был так в этом уверен, указывая, что нечто подобное все еще существовало в отдаленных уголках Земли.

Исследователи не установили, применялась ли такая же система в других городах, хотя предварительные свидетельства подтверждали это.

Жилось гумпам, кажется, очень неплохо. По-видимому, урожай созревал почти сам по себе. Диггер Данн все еще палец о палец не ударил, чтобы провести относительный климатический анализ, но, похоже, температура варьировалась от слегка прохладной до умеренно жаркой.

Гумпы много говорили о политике, из чего Холдер сделал вывод, что большая часть населения участвует в управлении. Была ли власть в городе аристократией, демократией или каким-то местным вариантом, сказать пока было невозможно. Хотя кое-кто из людей Коллингдэйла приходил в восторг от перспективы выяснения этого вопроса, эта мелочь не особенно заботила их руководителя.

И это его озадачивало. Он думал, что помимо организации спасения целью их полета было узнать больше о гумпах. Но у него пропал интерес. Фактически, он начал подозревать, что это никогда не интересовало его всерьез. Постепенно Дэвид начал понимать, что отправился в полет из-за облака.

Его ксенологи с самого начала настаивали на том, чтобы он велел людям на «Дженкинсе» не вступать в контакт с местными ни при каких обстоятельствах. Видимо, все они считали, что никто, кроме них, не имеет права сказать «привет», а вот у них это получится, ведь только они знают, как это правильно делается.

Дэвид предупредил их, что ситуация изменилась не настолько, чтобы надеяться поужинать за одним столом с местными. (Эксперты все еще не пришли к согласию насчет соответствующего названия для инопланетян. От «гумпов» у всех ныли зубы. «Бракум» означало только обитателей Бракела. Пэгги Малачи нравилось называть их «топтыжки». Коллингдэйл пытался ввести в употребление «корбы».)

Шелли Бейкер неизменно забавляли разговоры об ограничении или запрете общения. Она помалкивала при остальных, но наедине заявила Дэвиду, что Омега в корне меняет ситуацию.

– Кому же, как не нам, придется объяснять им, что они должны покинуть города?

Мэри посылала сообщения раз в несколько дней. Они по-прежнему были короткими, в соответствии с требованиями Академии. Она рассказывала Дэвиду о спектакле, который посмотрела, или как случайно встретила в городе старых школьных друзей. Или о том, что все еще ходит в «Чаббиз», но сэндвичи были вкуснее, когда он был с ней.

Дэвид отвечал так же кратко. Он был занят и иногда не мог придумать, что бы сказать. Но ему нравилось включать систему и представлять, что Мэри в комнате рядом с ним. Он рассказывал ей о том, как настраивает проекции, которые собираются использовать, чтобы избавиться от облака. И о своих попытках выучить язык гумпов.

– Мы можем воспроизводить их звуки, – говорил он. – Джуди заявила, что нам повезло. Теперь это только вопрос работы.

Видеть Мэри, слышать ее голос, иногда счастливый, иногда тоскующий, – это подпитывало ненависть Коллингдэйла к Омегам. У него появилась привычка проводить время в блоке виртуальной реальности, где он включал вид Лукаута, каким тот станет в конце ноября, когда облако будет заметно в небе. Большое и уродливое, разрываемое собственными перегрузками, оно придет из-за западного океана, видимое только ночью, появляясь вскоре после заката, делаясь со временем все больше и страшнее.

Очевидно, Джуди беспокоилась за него. Иногда, если ей казалось, что он слишком мрачен, она присоединялась к Коллингдэйлу в блоке. «Облака не направлены против нас лично, – утверждала она. – Кто или что бы их ни создало, это произошло очень давно. Кто знает, какова была их цель? Но я ручаюсь – если мы когда-нибудь выясним это, окажется, что здесь больше глупости, чем злобы».

– Ты шутишь, – отвечал ей Дэвид, когда они стояли вместе на виртуальном берегу близ Бракела и смотрели на Омегу. Он видел в этом только злой умысел и хотя не был склонен к насилию, с удовольствием поубивал бы тех, кто создал эти штуки.

Но Джуди говорила серьезно.

– Кто бы это ни был, они давно умерли. Механизмы продолжают работать, но разум, стоящий за ними, исчез. И не мог ненавидеть нас. Он не знал о нас. Он просто... – Она осеклась. – Кажется, я несу чушь.

Дэвид посмотрел на облако, молчаливо растущее в звездном небе.

– Джуди, я не знаю, как еще воспринимать эти штуки, если не как порождение безусловного зла.

– Гм, может быть. – Она пожала плечами и посмотрела на море, и Дэвид вдруг увидел, до чего она привлекательна. Здесь, на берегу, гораздо больше, чем на корабле. Он удивился способности женщин присваивать часть красоты окружающего пейзажа.

Но он не мог надолго оторвать взгляд от облака. Как бы он хотел дотянуться и сбить его с неба!

* * *

Джуди разменяла третий десяток. Она получила в Иерусалимском университете степень доктора философии по антропологии, специализация – примитивные религии. Ее репутация одаренного лингвиста привлекла к ней внимание Хатч. Коллингдэйл слышал, что Джуди к тому же отлично держится в седле.

Ее родители, как она рассказала, пришли в ужас оттого, что она вызвалась участвовать в экспедиции. Других таких безумцев – отправиться в полет и погибнуть: ведь, похоже, там намечается довольно серьезная разборка – не нашлось.

На своем рабочем месте Джуди разместила снимки гумпов, имена которых были известны. Аборигены использовали целый ряд имен, два из которых обозначали супружескую группу и место рождения. Остальные, по-видимому, были индивидуальными и произвольными.

Для Коллингдэйла все они были на одно лицо. Но Джуди смеялась и говорила, что различия очевидны. У этого – широкий подбородок, у того – маленький рот. Она даже заявляла, что умеет различать черты характера и настроение: Колгар – груб, а Брук – дружелюбен.

Джуди в достаточной степени усвоила язык, чтобы вести светскую беседу, но не с Коллингдэйлом: тот очень сильно отстал. Он смог заучить некоторые слова, знал, как сказать «привет», «рыба», «холодно», «ночь», «дом» и еще примерно с дюжину терминов. В крайнем случае он мог попросить местный эквивалент кофе, горячий отвар, именуемый «башо». Для него это звучало как-то по-японски.