– Так вот, я с Юлией Львовной здесь почти не общался, аво время плавания ее капитан Сильверсван опекал, с ним она вела длинныебеседы, – усмехнулся Ткачев.

Горецкий понял, что разговор с Юлией Львовной обещает бытьинтересным. Но пока придется опять допрашивать Колзакова, а заодно и Ордынцевапригласить, чтобы он подтвердил все сказанное.

Колзаков, вызванный Саенко, не стал отпираться и живорассказал, как он долго мучился, вспоминая, где мог видеть Юлию Львовну, каквспомнил и рассказал ей про плен и про то, как погиб ее жених поручикБогуславский.

– Подробнее, пожалуйста, Николай Иванович. –Горецкий закурил трубку и сел поудобнее.

Колзаков оглянулся на Бориса и начал:

– В плен я попал летом шестнадцатого года в Галиции.Сначала из лагеря бежать пытался два раза, потом в тюрьме сидел. А после, уже косени, вдруг нас всех собрали, погрузили в теплушки, и поехали мы, штрафные, втакое место, называлось оно Гиблое Болото. Место голое, сырое, бараки стоят,колючей проволокой огороженные, и дом для охраны. А комендант и другоеначальство в деревне жили, в двух верстах оттуда. Потому что климат был в этомместе гнилой, какие-то испарения от болота поднимались, для здоровья вредно. Апленные – ну что ж, австрияки нас за людей не считали.

Колзаков помолчал, глядя перед собой невидящими глазами,потемневшими от нехороших воспоминаний.

– Кормили отвратительно, воду пить давали сырую… Ох ипереболели мы все!

Чем только можно: и лихорадкой, и чирьями, и лишаем каким-тоот грязи. Животом мучились все поголовно… Вот только тифом почему-то никто незаразился – видно, не водились в том гиблом месте тифозные вши. Я не слишкомподробно рассказываю? – спохватился Колзаков и смущенно улыбнулся.

– Продолжайте, Николай Иванович, оченьинтересно, – благожелательно проговорил Горецкий.

«Интересно ему, – с неожиданной злобой подумалБорис, – интересно слушать, как люди в плену заживо гнили. Как ту,царскую, войну не сумели правильно вести, так и эту полностью проиграли. Эх,собрать бы всех генералов-подлецов да и посадить в такое Гиблое Болото, может,там бы они поумнели!»

– Ну, – продолжал Колзаков, – по-разному там людипроявлялись. Жизнь тяжелая, лишения, опять же – общий настрой. Вначале-тождали, что разобьют проклятых австрияков, наши наступали. А потом, когданаступление провалилось, поняли, что ждать нечего, тут народ стал духом падать.Там, знаете, сразу видно: как перестал офицер мыться-бриться, на нарах целыйдень лежит, в потолок смотрит, так жди, что либо на товарищей бросится, либовообще в отхожем месте повесится.

– Бывало и такое? – поднял брови Горецкий.

– За все время три случая было, – вздохнул Колзаков. –Конечно, там собрали всех штрафных, то есть народ-то отчаянный, кто несколькораз из плена бежать пытался. Но характеры-то у людей разные: один – у всех навиду терой, а когда живет в такой гадости, то не выдерживает.

– А вы как же выжили, Николай Иванович? – спросилГорецкий с неподдельным интересом.

– Да как, – смущенно улыбнулся тот, – водытам давали сколько нужно – то есть самому можно было из колодца черпать. Онаржавая была, мутная, но мыться можно. Вот я каждое утро обливался, бельишкопочаще стирал. Потом взял тряпочку чистую, в нее ложку-чашку заворачивал, акогда ел, то на стол подстилал, чтобы не на грязное… Борис прислушался снедоумением: человека спрашивают, как он сумел выжить в том кошмарном аду, гдебоевые офицеры вешались от безысходности в отхожем месте, а он рассказывает окакой-то тряпочке и стиранном бельишке… Горецкий слушал очень серьезно, и вглазах его, прячущихся за пенсне, Борис не смог увидеть ни пренебрежения, нинасмешки.

– Там и познакомился с поручиком Богуславским, – вспоминалКолзаков, – на нарах рядом лежали. Рассказал он мне про невесту, портретее показал. Запомнил я ее по фотографии – уж очень женщина красивая. Хорошийбыл человек, смелый – рассказывал, как три раза из плена бегал. Сидел вкрепости, в одиночке, потом его к нам, в Гиблое Болото, перевели. В плен попалон по нелепой случайности – не в бою. Он, видите ли, очень хотел с невестой, сЮлией Львовной, повидаться, а она работала сестрой милосердия в лазарете где-топод Киевом. И вот он, Богуславский-то, передал ей письмо с одним поручиком, чтобудет ждать ее в такие-то числа в местечке одном, вот забыл, как ононазывалось. Перед отправкой на фронт хотел с ней повидаться. Ждал – ждал, а онане приехала. Он эшелон свой пропустил, выпросил разрешение догнать потом… Вобщем, так он ее и не повидал, а когда ехал за своими на поезде, то австриякипрорвались, дорогу подорвали. Они, несколько офицеров, пошли пешком через лес ипопали прямо австриякам в плен.

Борис с полковником Горецким переглянулись. Поручик, которыйвзялся передать письмо, – это, несомненно, Стасский Тогда Юлия Львовна сним и познакомилась. Но… письмо, судя по всему, он передал, так почему же онане поехала проститься с женихом?

– Несколько недель такая наша, с позволения сказать,жизнь продолжалась, – снова заговорил Колзаков. – А потом подходиткак-то ко мне один полковник, – Колзаков оглянулся на Горецкого, – иначал так обиняком разговор о побеге.

Сказал, что они – целая группа у них образовалась – долго комне присматривались и что меня поручик Богуславский очень рекомендовал. Ясогласился, конечно, с ними бежать – иного выхода не было. Они в углу за нарамиразобрали пол и рыли потихоньку подкоп, а на день ставили доски на место.

Поручик Богуславский смелый был, но молодой, горячий… всеторопил полковника. А я стал замечать, что неспокойно как-то вокруг. Мы всекрете держали наши планы – боялись, что кто-то предаст, бывали случаи… Люди,как я говорил, по-разному лишения переносят. В общем, решились мы, и однаждыночью, когда был сильный дождь, все семеро пролезли под стеной барака ипотихоньку пробрались через двор. На проволоку бросили шинели и перебрались Апосле слышим – шум, топот, тревога. Не то кто-то нас предал, сообщилавстриякам, не то сами они спохватились. Мы все врассыпную – и бежать. Уж незнаю, кто еще ушел, а только на рассвете мы с поручиком на берегу рекиоказались. И тут-то нас и нагнали солдаты с собаками. Один выход – рекупереплыть, чтобы от собак отвязаться. А на дворе ноябрь месяц, вода холодная,да мы еще уставшие и в одежде. Как я доплыл – не могу вспомнить. АБогуславского подстрелили, а может быть – сердце не выдержало в холодной водеили плавал он плохо, но только стреляли австрияки, стреляли – а потомперестали, под воду он ушел. Так и погиб… царствие небесное. – Колзаковперекрестился и надолго замолчал.

– И вы, стало быть, там, под орехом, все это вподробностях Юлии Львовне пересказали?

– Я? – встрепенулся Колзаков. – Что вы! Я –нет… Но все же пришлось кое-что вспомнить… Она хорошо держалась, сказала, чтонадежды жениха живым найти у нее давно уже не осталось. Ну, я и сказал ейтвердо, что погиб он, что я сам видел.