стало быть пусть справляется сама. И ведь справлялась, усердно работала, зарабатывала на жильё и еду. Но ей никогда не заработать на операцию для сына, которого она очень любит. Тогда я предложил ей сделку. Она поможет мне, а я оплачу лечение. Анна согласилась. Теперь ребёнок здоров. Благодаря мне! Мне, а не малодушному юристу!

— У меня нет слов, — после долгого молчания заключил Стед. — Но всё же вы сказали, что покидаете Англию не из-за любви. Зачем же вы всё бросаете? Как мне кажется, у вас был шанс.

Келли вздохнул.

— Лучше я буду тихо и одиноко любить её издалека, чем вновь разочаровываться в ней. Такая любовь мне больше нравится. Она чистая, искренняя… личная.

— Знаете, мистер Кросби, со многими я успел познакомиться здесь, в порту, в отеле. Все они такие… узкомыслящие. Вы, пожалуй, самый интересный из них всех. Я очень рад нашему знакомству. С вашего позволения, — Стед посмотрел на карманные часы, — вынужден откланяться. У меня запланирована встреча. Но мы с вами ещё поговорим.

Джонатан пару раз кивнул, улыбнулся. Когда журналист ушёл, убийца поставил локти на фальшборт. Он смотрел в сторону Франции. Поначалу пытался сдерживать собирающиеся в глазах слёзы. Но не сдержал.

4.

— Я потерял тебя пару часов назад. Хочешь сказать, что начал пить сразу, как мы разошлись? — спрашивал Джонатан.

В ответ прозвучало невнятное мычание Уильяма, в котором слышалось сожаление.

— Нам нельзя выделяться, идиот. Как таких, как ты, вообще берут на службу в полицию?

Уильям поднял руку с выставленным указательным пальцем, словно хотел поставить Джонатана на место, но только икнул.

— Сейчас же иди к себе в каюту.

Отрицательное мычание.

— Даже не думай, нести тебя я не стану.

Уильям замахал головой, указывая, что предыдущее мычание никак не относилось к способу прибытия в каюту. Он собрался с силами, глубоко вдохнул.

— Са… ик… лют.

— Серьёзно?

Полицейский активно закивал, тряся при этом не только головой, но и всем торсом.

Джонатан вздохнул, прикрыв лицо рукой.

— И когда же этот салют? Ах… Нашёл у кого спросить.

Уильям, все ещё не поднимаясь с пола, побил себя по карманам. Достал часы. Восторженно замычал и икнул. Затем опять поднял руку с выставленным пальцем. Келли посмотрел вверх. Небо пару секунд молчало, но потом по нему пролетел залп. Палубы озарил красный свет, потом синий, зелёный. Хоть их наблюдательный пункт, а именно невзрачный угол ближе к корме корабля, не был самым лучшим, всё же зрелище выдающееся. Взрывы глушили радостные восклицания толпы, которые можно было услышать только между залпами. Джонатан взглянул назад. Он замер. В этой части корабля было темно и Келли не сразу увидел их. Они собрались у решётки, отделяющей “людей” от “животных”. Их лица были видны лишь при залпах фейерверка. Пассажиры третьего класса. Салют раскрашивал их серые силуэты в разные цвета, но серый продолжал доминировать. Казалось, что они вросли друг в друга, что толпа сейчас протиснется через прутья решётки. Но только казалось. Толпа, находившаяся в носовой части корабля, шумела, гудела и ликовала. Корма судна не произносила ни слова. Лишь наблюдала. Завистливо, мечтая поменяться с богачами местами. Дети тоже молчали, хоть и скорее всего видели салют впервые в жизни. Вскоре небо затихло. Пассажиры третьего класса стали растворяться в темноте, будто группа слизней, чей покой нарушили.

— Давай уйдём отсюда.

— Давай, — вполне отчетливо проговорил Уильям.

5.

Уильям не мог уснуть. Однако в этом были виноваты не только первая пьянка в его жизни и молящийся Томас Байлз, но и ссора пассажиров из соседней каюты. Двое мужчин были недовольны присутствием друг друга. Слов полицейский услышать не мог, свою роль в этом сыграл священник, но настроены они были явно враждебно. Словесная перепалка закончилась ударом чего-то об стену, как раз ту, которая находилась рядом с Уильямом. От неожиданности он вздрогнул. Байлз посмотрел на него.

— Может вам сходить, посмотреть, что у них там?

Уильям не ответил. Все силы он потратил на то, чтобы сюда дойти. Теперь собирался только спать. Дела соседей его не волновали. По крайней мере, сегодня.

6.

Косминский выглядел иначе. Его лицо, оставалось таким же как при их встрече. А вот одежда и в целом внешний вид отличались. Он выглядел именно так, как Джонатан представлял Джека-потрошителя: длинное пальто, цилиндр, трость и портфель. Он стал крупнее, плечистее. Косминский больше не был тем щуплым обреченным психом, сейчас он больше напоминал самого Джонатана.

Келли какое-то время смотрел на него. Затем опустил глаза.

— И вот ты снова передо мной, — начал Потрошитель. — Знаю, ты ещё не всё осознал, но понимание придёт. Мысль, которую ты носишь в голове после нашего разговора требует обсуждения. Знай: чёткого ответа я тебе не дам, ведь и сам его не знаю. Могу лишь выслушать тебя. Снова.

— Мне это надоело. Каждый раз, когда я оказываюсь перед тобой, получаю больше вопросов, чем ответов.

— Ответов не будет, ты сам это понимаешь.

— Понимаю.

— На самом деле, всё уже лучше, нежели в тот раз. Кое-что ты уже осознал.

— И что же?

— Мы с тобой похожи. Взгляни, — Косминский вытянул окровавленные руки. — Мои руки в крови, твои тоже. Ни вода, ни время не смоют её.

— Это я уже уяснил.

— Отлично. Я не совсем понимаю, зачем тебе в Америку? Ты вырезал далеко не все опухоли в Уайтчепеле.

— Там новая жизнь, которая ничего не изменит.

Пару секунд они молча смотрели друг на друга. Джонатан будто что-то искал в нём, какую-то зацепку, какую-то только ему понятную деталь. Но ничего такого не было.

— Дам тебе совет: расскажи о том, что думаешь. Только не мне, а тому, кому доверяешь. Быть может, с этим тоже смиришься, как с кровью на руках.

— А ты бы смог смириться с этим?

— Никогда, — сразу ответил Потрошитель. — Лучше просто не знать, или не задумываться об этом. Что ж, мне пора. А тебя ждут новые свершения, мой мальчик.

Джонатан проснулся в холодном поту. Задыхаясь.

7.

Джонатан стоял на краю палубы и обдумывал приснившиеся ему слова Косминского. Борясь с похмельем, Уильям поднялся на палубу. Он шагал неуверенно, держась за стены и пытаясь скрывать следы вчерашней попойки. Джонатан пару секунд рассматривал варианты дальнейших событий, взвешивал последствия сказанного в будущем. Он решил не говорить, по крайней мере какое-то время.

— Худшая ночь в моей жизни, — промямлил полицейский. — Никогда не думал, что алкоголь так размажет меня.

— Ты не умеешь пить. Неудивительно, что что тебе так плохо.

— С чего я это я не умею пить?