из которого открывался точно такой же вид, как и с его палубы, разве что под немного другим углом.

Людей здесь было не так много, в основном мужчины в возрасте. Среди тихого чтения и храпа одного из читателей Келли вдруг услышал голос девочки.

— Мам, ну где она?

— Да отстань уже! Я же сказала, ищи где-то там. Сама найдёшь.

Джонатан посмотрел на них. У книжных полок стояла светловолосая девочка лет восьми. Она была одета в белое платье чуть пониже колен. Волосы собраны в несвойственный для девочек её возраста хвост. Она явно искала какую-то книгу, нервно постукивая каблучком чёрной туфельки. Подальше стояла высокая черноволосая мать исключительно отталкивающей наружности. На её тёмно-синее платье была приколота повидавшая жизнь красная роза. Мать болтала с парой джентльменов и периодически вдыхала воздух через длинную, тонкую курительную трубку.

— Вот она! — обрадовалась девочка. — Мам, книжка высоко, помоги достать!

— Я занята, — прошипела мать, вновь втягивая трубку.

Девочка не растерялась, уперла руки в боки и начала осматривать библиотеку. Быстро нашла стул, подтащила его к нужной полке. Прежде, чем встать на него, девочка разулась, что удивило Келли. Однако добраться до заветной книги ей всё же не удалось. Тогда она села, аккуратно, не касаясь колготками пола, обулась и направилась к Джонатану.

— Сэр, вы не могли бы помочь мне? — её голос звучал звонко и красиво. — Я бы хотела прочитать сэра Артура Конан Дойля, но его книги слишком высоко.

— Да, разумеется, — Джонатан улыбнулся. Впервые за долгое время, искренне.

Он подошёл к полкам и без труда нашёл необходимую книгу на самом верху. Ему пришлось постараться, чтобы достать её, но он очень хотел помочь девочке. Наконец “Этюд в багровых тонах” был в его руках, и он с гордостью вручил его юной читательнице.

— Спасибо, сэр, — поблагодарила она. — Вы не будете против, если я присяду на кресло рядом с вашим и почитаю?

— Не буду.

Девочка радостно подбежала к креслу. Джонатан думал, что она запрыгнет в него, но малышка остановилась, собрала подол платья и грациозно села. Келли вернулся на своё место.

— А вы читали Конан Дойля? — спросила девочка, рассматривая багровую обложку.

— К сожалению, у меня не остаётся времени на книги. А не рановато ли читать такое в твоём возрасте?

— Я читала вещи и посерьёзнее. Бывало, что от нечего делать я бралась за Фридриха Ницше. Ничего не понятно, но ознакомиться следует.

— Давно ты уже читаешь?

— Да, сколько себя помню. Мама никогда не читала мне сказок, поэтому приходится самой.

— Извини, если я отвлекаю тебя своими вопросами.

— Ничего страшного. Прочитать-то я всегда успею. Ваши вопросы хотя бы понятные, не то что вопросы друга моей мамы.

— Какие же у него вопросы?

— Я не всегда его понимаю, но часто что-то говорит про мои ножки. Вообще он странный, не знаю, зачем мама с ним дружит.

— Твой папа позволяет маме дружить с ним?

— Не знаю. Мама говорит, что папа пошёл в гости к мисс Дэвис. Он давно ушёл, — девочка однобоко улыбнулась.

“А вот мой папа — Джек-потрошитель” — мимолётно подумал Келли.

— Как тебя зовут? — спросил Джонатан, оперев голову на руку.

— Сара. Сара Питерс. А вас?

— Джонатан Келли, — он даже не сразу понял, что впервые на корабле назвал своё настоящее имя.

— Очень приятно, сэр, — девочка выставила ладонь для рукопожатия.

Убийца ответил тем же. Маленькая рука Сары была очень тёплой.

— А вы плывёте один?

— С другом. Но он вечно где-то пропадает.

— Моя кошка тоже часто пропадает, но всегда возвращается.

Резко голубые глаза девочки были такими наглыми. Смотрели точно в серые глаза Джонатана. На её худой шее сидела небольшая голова. Тонкие, изящно изогнутые губки, небольшой вздёрнутый носик, две одинаково нежные бровки. Лицо вовсе не соответствовало возрасту, было более взрослым и умным. В целом, она чем-то напоминала Анну.

— Сара! — крикнула мать девочки. — Пошли!

Девочка прижала книгу к груди, встала.

— Ещё раз спасибо, мистер Келли, — она улыбнулась. Улыбнулась прямо как Анна.

Подбежав к матери, девочка ещё раз посмотрела на Джонатана. Его улыбка не пропала, когда Сара покинула библиотеку. Он давно не чувствовал подобного. Что-то вроде счастья.

9.

Вечером Джонатан вернулся на свою палубу. Закат над Атлантикой — завораживающее зрелище. Далёкое солнце, прячась за столь же далёким водным горизонтом, окрашивало небо и маленькие волны в оранжевый. Высокие кучевые облака превращались в калейдоскопы, ловко маневрируя оттенками красного и белого.

Джонатан был встревожен, странные мысли крутились в его голове. Келли совершенно не жалел о совершённых им убийствах, не пытался оправдать самого себя. Его расстраивал только тот факт, что Потрошитель оказался прав. Они действительно похожи. Маленький Джонатан не раз представлял, как перерезает загадочному Потрошителю глотку. Хоть с возрастом он и стал больше винить полицию, злость к Джеку вовсе никуда не исчезла. А что же теперь? Джонатан — это лишь продолжение дела человека, которого ненавидел?

Его раздумья прервал Уильям. Уильям Стед.

— Добрый вечер. Вы, смотрю, вообще не покидаете это место.

— Бывает покидаю. Но, в целом, в этом нет нужды, — Джонатан протянул руку для приветствия. Стед крепко пожал её.

— Вас что-то гложет. Расскажите мне.

— Да, вы правы, меня гложет моё прошлое. И не только моё.

— Не привык судить людей по прошлому. Ошибки ведь для того и есть, чтобы на них учиться…

— Я не считаю это ошибкой. Это необходимость.

— Оттого вы не менее встревожены.

— Не ваше дело, сэр.

— Преступление? Убийство? Да, точно убийство. Убийство ради спасения кого? Близких? Друзей? А может тех, с кем вы даже ни разу не встречались глазами? В таком случае, это весьма благородно.

Джонатан скривился. С одной стороны, Стед мог выдать его. А с другой, если верить словам Уильяма, в Нью-Йорке уже заждалась “новая жизнь”, так ни к чему тянуть, пусть она начнётся прямо здесь. С небольшого признания, исповеди. Не столь перед Стедом, сколь перед самим собой.

— Весьма проницательно, — начал Келли. — Вы правы. Я — убийца. Официально на моих руках кровь шести человек. Но я считаю, что жертв семь. Я готов ответить за содеянное, ибо, действительно, это преступление, которое требует наказания, ведь таков закон, пусть это и не закон чести и справедливости. Но я не отрекаюсь от мысли, что это праведные убийства, восстанавливающие упомянутую справедливость, равенство. Пусть даже справедливость и равенство зачастую исключают друг друга. Я готов рассказать об этом всему миру, готов сейчас же явиться на эшафот, готов страдать за все грехи человечества, если от меня это требуется.

— Тем не менее, вы сейчас на