ничего не принёс. Если не считать дырки в стекле. Но такие чудеса Борис мог делать и сам.

– А теперь давай его покормим, – сказал Алексей Палыч.

Борис возражать не стал. Он включил электроплитку. Алексей Палыч разбавил молочную смесь дистиллированной водой. Когда смесь стала тёплой, он тщательно её размешал и понёс мальчику.

– Всё-таки спокойный мальчик, – сказал Алексей Палыч. – Другой на его месте давно бы кричал от голода. Сейчас, сейчас мы его покормим, – сказал Алексей Палыч, обращаясь уже к мальчику, таким тоном, каким, по его мнению, нужно было разговаривать с голодным ребёнком.

– Не покормим, не покормим, – отозвался мальчик.

– Кушай, это вкусно, – сказал Алексей Палыч, поднося ложку.

– Не кушай, не вкусно, – отозвался мальчик, отталкивая ложку.

Борис рассмеялся.

– Нечего смеяться, – огрызнулся Алексей Палыч, – сам таким был.

– Сроду таким не был, – сказал Борис, с удовольствием наблюдая, как учитель вытанцовывает возле мальчика.

– Кушай, а то Палыч рассердится, – пригрозил учитель.

– Не кушай, не Палыч, – с восторгом сказал мальчик. Эта игра явно ему понравилась.

– Может быть, ты хочешь сам? – спросил Алексей Палыч.

– Сам, – неожиданно согласился мальчик.

Алексей Палыч с торжеством посмотрел на Бориса.

– Добром, – сказал он, – можно добиться от ребёнка чего угодно. На, – сказал Алексей Палыч, протягивая мальчику ложку.

– На, – сказал мальчик и залепил кашей Алексею Палычу в переносицу.

Алексей Палыч медленно выпрямился. Он достал из кармана платок и стёр кашу.

Борис, опираясь спиной о шкаф, постепенно сползал на пол. Он уже не смеялся, а тихо постанывал.

– Что здесь смешного? – строго спросил Алексей Палыч.

– К-ка… – простонал Борис, – к-каша…

– Ну каша. Что – каша?

– К-каша… горячая?

– Это не имеет никакого значения, – сухо сказал Алексей Палыч.

– Извините, Алексей Палыч, – проговорил Борис, понемногу успокаиваясь. – Я просто никогда такого не видел.

– Будешь сам отцом – увидишь.

– Но вы же не отец, – возразил Борис. – За что же вас кашей?

Алексей Палыч взглянул на мальчишку, застывшего с поднятой в руке ложкой, и неожиданно для себя рассмеялся:

– А он понимает, что провинился. Смотри, какой у него виноватый вид.

И, словно в ответ на эти слова, мальчик сказал:

– Я больше не буду.

– Вот и прекрасно! – обрадовался Алексей Палыч. – Будешь хорошим мальчиком?

– Не буду.

– Не будешь хорошим мальчиком?

– Буду нехорошим! – И глаза мальчишки лукаво блеснули.

Второй тайм Алексею Палычу начинать не хотелось. Он догадывался, что игру эту всё равно не выиграть. Борису тоже уже не было смешно.

– Пускай лучше он подключится, – посоветовал Борис.

– Это от меня не зависит, – сказал Алексей Палыч. – Давай подумаем насчёт одежды.

– Алексей Палыч, – неуверенно сказал Борис, – это я, конечно, так… просто сейчас в голову пришло… Может быть, сделать так, чтобы его отозвали?

– Почему? – спросил Алексей Палыч. Спросил так, будто ему важен был не сам ответ, а важно было понять, что за человек перед ним.

– А какая от него польза?

– А какая польза была от тебя в этом возрасте? Или, допустим, от меня?

– Это всё понятно, – сказал Борис. – Но мы ведь ниоткуда не прилетали. Неужели он прилетел сюда, чтобы кашей бросаться?

– Боря, – сказал Алексей Палыч, – я не имею права ни к чему тебя принуждать. Ты свободен. Но я дал слово.

– А я слова не давал. Вы будете молчать и никого не обманете, а я могу сказать и тоже никого не обману. И – привет. И никакой одежды не нужно.

– А то, что он сейчас нас слышит, не имеет значения?

Борис взглянул на мальчика.

Тот сидел прямо, внимательно взглядывая то на Бориса, то на Алексея Палыча.

– Пускай он тогда скажет, что понимает.

Мальчик молчал. Вид у него был чрезвычайно серьёзный.

– Ну, скажи что-нибудь, – обратился к нему Борис.

Мальчик молчал. Что-то не по-детски напряжённое было в его позе. И ещё – глаза: расширившиеся, застывшие в ожидании. Такие глаза бывали у Серёги, когда Борис заносил над ним руку.

Борису почему-то стало неловко.

– Насчёт одежды… – сказал он. – Я бы мог принести чего-нибудь Серегино, но ведь ему будет велико.

– С одеждой мы выкрутимся, – сказал Алексей Палыч. – Может быть, я даже сегодня успею съездить в одно место.

Но в этот день Алексей Палыч никуда не успел. Как раз в этот день вечером обнаружила Анна Максимовна пропажу продуктов, и Алексей Палыч не решился уйти из дома.

И это хорошо, что не решился, потому что на следующий день, когда Алексей Палыч и Борис скрывались в лесу от пожарников, в лаборатории кое-что изменилось.

День 3-й

Голубой силуэт с голубыми иголочками

На следующий день, решив, что пожарный инспектор уже закончил обход школы, Алексей Палыч и Борис направились в лабораторию.

Они хотели заглянуть на минутку, после чего Алексей Палыч собирался поехать на ближайшую от Кулёминска станцию за одеждой. Покупать одежду в Кулёминске было чистым безумием. Молодые продавщицы когда-то учились у Алексея Палыча, а не очень молодые учили у него своих детей сейчас. Конечно, не все они знали, какого возраста у учителя внук. Но всех и не надо, достаточно одной.

После вчерашней беседы с мальчиком Алексей Палыч не так уж боялся, что в его отсутствие с ним что-то случится. Если те сумели отозвать ребёнка, брошенного в реку, то, наверное, и этому не дадут погибнуть.

На этот раз в портфеле учителя на всякий случай лежали две булочки с маком и четыре сосиски, купленные в школьном буфете.

– Вот что, Боря, – сказал Алексей Палыч, подойдя к школе. – Пройдись-ка ты по этажам на всякий случай, вдруг он ещё не ушёл.

В школе было пусто и тихо. Но проникнуть дальше вестибюля Борису не удалось. Его атаковала Ефросинья Дмитриевна, которая тряпкой вытирала пол.

– Ты куда? – сказала она грозно.

– Я? – Борис думал недолго. – Я в кабинет физики. Учитель велел прибор принести.

– Это какой ещё прибор?

– Физический.

– Понятно, что физический. А какой такой учитель? – спросила Ефросинья Дмитриевна, хотя прекрасно знала какой.

– Алексей Палыч, – покорно ответил Борис.

– Куда принести?

– К нему домой.

– Как же ты в кабинет попадёшь, ломать будешь, что ли?

– Он мне ключ даёт.

– А разве это порядок, чтобы ученикам ключ давали?

– Вы же знаете, что я ему помогаю.

– Ничего я не знаю, – сказала Ефросинья Дмитриевна, хотя прекрасно знала и это. – Мне вот никто не помогает, одна на всю школу.

– А в школе больше никого нет?

– Кто ж тут сейчас может быть? И не пущу никого. И учителя твоего не пущу. Вам бы