описание рассвета и краткое восхваление главной мусульманской святыни – Ка‘бы. После возобновления парной рифмы следует занимающее двенадцать бейтов традиционное описание весны, которое плавно переходит в спор птиц о преимуществе одних весенних цветов и деревьев над другими. Сократив по сравнению с Сана'и перечень птиц (их всего девять, включая мифическую птицу ‘Анка), Хакани технически усложняет описательную часть текста, совместив перечень птиц с «цветочными» мотивами, т. е. собрав на относительно малом поэтическом пространстве рекордное количество сезонных слов.

Вздохнуло утро, плотно закутанное в пеструю чадру –

Пропитались ароматом амбры веревки шатра небожителей.

Засверкала жемчужным блеском поверхность меча утра,

Перевилась кольцами кольчуга облаков.

Под кафтаном утра, украшенным лисьим мехом, – кольчуга

                                                                            облаков,

Его золотая шапка блеском похитила бобровую шапку ночи…

Солнце вытянуло вперед копье и похитило серьгу у месяца,

У этого копье из червонного золота, а у того серьга из чистого

                                                                             серебра.

Ночь на арабский манер была закутана в лиловый бурнус,

Так почему же солнце, подобно арабу, замахнулось [на нее]

                                                                               копьем.

Снова на плечах солнца – золотой плащ,

Вернулось оно, подобно арабам, к вратам Ка‘бы.

Твоя правда, Хакани! Ка‘ба способна отличить

Стремящегося к кормушке от [собирающего] путевой припас

                                                                 для Судного дня.

Истинный муж ищет Ка‘бу, а дитя [стремится] к игре в кости,

Коль скоро ты стал мужем веры, не отвращай лица от Ка‘бы.

Ка‘ба есть полюс истинной веры, она – отшельник в [своей]

                                                                    неподвижности,

Ни один полюс сам не может быть волнуемым вращением.

Вокруг него совершают ритуальное хождение [вращающиеся]

                                                                              светила,

Воистину вокруг полюса вращает мельницу небо.

Приведенный выше фрагмент представляет собой вполне самостоятельное произведение – небольшую касыду с восхвалением религиозной святыни в финале. После возобновления парной рифмы текст как бы начинается сначала, хотя первые его стихи связываются с предшествующей частью через тему утра:

Солнце погнало Рахша в золоченой сбруе в сторону утра,

Поскакал он к полной кормушке с кладом Каруна в стремени.

Небо, подкрашенное сурьмой, сплелось в цепь облаков,

Благоухающая алоэ земля оделась в тонкий шелк трав.

День походит на свечу в ночи, лучистую и горделивую,

Ночь походит на светильник среди дня, догорающий и едва

                                                                        теплящийся.

Птицы, словно дети, обученные грамоте,

Соловей, славословящий Бога, стал старостой в школе.

Вчера сад снова пригласил [на прием] новорожденные [цветы],

Их пиршество окропила туча расплавленным серебром.

Каждому из них дала лужайка халаты из желтой и красной

                                                                               [ткани],

Принес им халаты ветерок, раскрасило их солнце.

В начале пиршества сад зажег свечу розы, нарцисс

Поспешил на прием с золотым подносом.

На такое пиршество слетелись птицы,

[Когда] ночь стала тоньше волоса, а луна, как смычок рубаба.

Хакани вводит в картину весеннего сада бейты, описывающие смену ночи днем и связывающие первый ташбиб со вторым. В то же время в описании весеннего сада содержатся бейты, предвосхищающие упоминание птиц и цветов в следующем фрагменте касыды. Более того, в этом эпизоде заложена идея превосходства соловья над другими птицами (ср. с касыдой Сана'и), что предваряет «развязку» повествовательной части касыды и вплотную связано с ее религиозно-мистическим значением.

Наступает весеннее утро, раздаются голоса птиц – они ведут между собой спор, который и дал название всей касыде:

Кукушка сказала: «Прежде других восславлю цветы

                                                             фруктовых деревьев,

Ведь пчела из их горьких лепестков делает закваску для

                                                              сладкой слюны».

Соловей сказал: «Роза превосходит цветок яблони,

Потому что ветка – лишь слуга, ведущий коня, а роза – Его

                                                                   Величество Шах».

Куропатка (кумри) промолвила: «Кипарис прекрасней

                                                                царственной розы,

Ведь малейшее дуновение ветра разрушает купол розы».

Скворец сказал: «По мне, так кипарис хром, тюльпан лучше

                                                                                  него –

Он привел в волнение степные просторы».

Голубка возразила: «Нет, тюльпан двуцветен, одноцветная

                                                                           лилия лучше него,

Поскольку она походит на письмо добродетельных».

Серая куропатка сказала: «Травка приятней лилии,

Потому что она – фатиха[47] на страницах сада, когда

                                                    открываются [его] двери».

Попугай сказал: «Жасмин лучше зеленой травы,

Ведь он взял аромат у амбры, а цвет – у чистой камфары».

Удод промолвил: «Нарцисс краше жасмина,

Ведь он есть трон Джамшида и венец Афрасйаба».

Все приведенные выше фрагменты рассматриваемой касыды представляют собой тематически увязанные друг с другом сегменты многочастного, развернутого описания (васф). Смысловое соотнесение различных разделов описания достигается не только с помощью своеобразных бейтов-«мостиков», но и благодаря «ступенчатому» расположению их по отношению друг к другу. В описании утра речь идет о небесах и светилах, далее совершается нисхождение на землю, однако в ту ее точку (Ка‘ба), которая в сознании носителя мусульманской традиции является высшей точкой земного пространства. Именно Ка‘ба и осуществляет посредничество между небесным и земным мирами. Наконец, последней, низшей ступенькой этой лестницы оказывается весенний сад с его «новорожденными» обитателями – вновь раскрывшимися цветами и молодой травкой, тесно связанными с землей.

Далее, в соответствии с законами религиозно-мистической поэзии в касыде должно произойти обратное движение, т. е. восхождение из феноменального мира в мир божественных сущностей. Волей автора идея поисков Истины, метафорически представленная в споре птиц, последовательно развивается в повествовательной части текста, рассказывающей о том, как был найден третейский судья, положивший конец тяжбе. С формальной же точки зрения поэт строго следует выработанному стандарту персидской касыды, сохраняя предпочтительное соотношение описания и повествования в общей схеме соположения мотивов. Эта часть так же, как и предыдущая, содержит упоминание птиц и элементы беседы:

Все общество направилось к вратам [дворца] птицы ‘Анка

                                                                                  за тем,

Чтоб разрешить спор, ведь она – халиф птиц, судья и

                                                                абсолютный монарх.

Хранители царских покоев закричали на них,

Что, мол, это – святилище величия, что приема добиться трудно.

Сказала кукушка: «Мои стоны спалили свод лазурного неба!

Где страж сего двора? Если он не [выйдет], я подожгу эту

                                                                              завесу!»

Птицы перед вратами сбились в кучки, [смущенные]

                                                             роскошью [сего] места,

[Пока] кукушка горячо препиралась с привратником.

Когда же страж доложил птице ‘Анка о происшествии,

Она [сама] вышла и подобающим образом ответила на