– Мой муж в тюрьме.

– За что? – нахмурился он.

– Политический заключенный.

Чиновник примолк. Я не решалась ничего добавить, а он больше не задавал вопросов. Он что-то написал, поднял на меня глаза – вид у него был расстроенный. Отдавая мне эту записку, он сказал:

– О муже ни с кем не говорите. Зайдите в соседний кабинет и отдайте эту записку госпоже Тебризи. Она объяснит вам ваши обязанности. Приступайте завтра.

Известие о том, что я получила работу, как громом всех поразило. У матушки глаза чуть не выскочили из орбит:

– В офисе? Словно мужчина?

– Да. Между мужчинами и женщинами давно нет особых различий.

– Покарай меня Аллах! Настал Судный день! Твой отец и твои братья не допустят такого.

– Их это не касается! – огрызнулась я. – Никто не смеет вмешиваться в мою жизнь и жизнь моих детей. Довольно того, как мной распоряжались прежде – а теперь я замужняя женщина и мой муж пока что жив. И только мы с ним будем решать, как мне жить. Так что пусть братья не унижают себя понапрасну.

Этим нехитрым ультиматумом я заткнула братьям рот. А отец, думается, вовсе не был против: он не раз говорил, как он доволен тем, что я сама себя обеспечиваю и не завишу от братьев.

Работа сразу же подняла мой дух. Я почувствовала себя в безопасности – я почувствовала себя личностью. Как бы я ни уставала, я гордилась тем, что справляюсь сама.

Я выполняла обязанности секретарши и администратора. Я делала все: печатала, отвечала на телефонные звонки, подшивала бумаги, проверяла часть счетов, иногда переводила письма и даже документы. Поначалу все мне давалось нелегко. Любое поручение казалось слишком сложным, неисполнимым. Но не прошло и двух недель, как я начала понимать, что к чему. Мой начальник, господин Заргар, терпеливо разъяснял мне каждую мелочь и следил, как я справляюсь. О моей личной жизни он никогда больше не спрашивал и Хамидом не интересовался. Понемногу я привыкла исправлять грамматические и стилистические ошибки в текстах, которые мне отдавали в перепечатку – не зря же я выбрала основным предметом персидскую литературу и столько книг прочла за десять лет в браке. Начальник был доволен и поощрял меня – это придало мне уверенности. Вскоре он стал просто сообщать мне содержание письма или отчета, а текст я составляла сама.

Работа мне нравилась, но появилась другая проблема, о которой я не подумала заранее: теперь я не могла ездить в тюрьму по понедельникам, прошло уже три недели, как я там не бывала. Я волновалась, не получая вестей о Хамиде. И я решила: на этой неделе поеду непременно.

С вечера я все сделала: приготовила несколько блюд, собрала фрукты, сладости и сигареты. Спозаранку я уже стояла перед воротами тюрьмы. Часовой грубо и насмешливо окликнул меня:

– Что такое? Тебе ночью не спалось, и ты прибежала сюда на рассвете? Я так рано ничего не приму.

– Прошу вас! – взмолилась я. – Мне к восьми на работу.

Он принялся издеваться, поднял меня на смех.

– Стыдитесь, – сказала я. – Как вы со мной разговариваете?

Он только и ждал, чтобы я посмела возразить: это давало ему право осыпать самыми подлыми оскорблениями и меня, и моего мужа. Мне уже не раз приходилось сталкиваться с унижениями и с оскорблением, но никто еще не бранил нас обоих с такой злобой, не выплевывал мне в лицо непристойности. Меня трясло от гнева. Я рада была бы разорвать негодяя на куски, но не смела ответить ни слова: боялась, что тогда Хамиду перестанут передавать письма и хотя бы небольшую часть той еды, которую я ему приносила.

С дрожащими губами, глотая слезы, униженная, уничтоженная, я так с сумкой и пришла на работу. Зоркий господин Заргар тут же подметил, как я расстроена, и вызвал меня к себе в офис. Вручив мне письмо на перепечатку, он спросил:

– В чем дело, госпожа Садеги? Вам, кажется, нехорошо.

Утерев слезы тыльной стороной руки, я рассказала ему, что со мной приключилось. Он сердито покачал головой, подумал и сказал:

– Вы должны были сразу меня предупредить. Неужели вы не понимаете, как будет огорчен и встревожен ваш супруг, если от вас и сегодня не будет вестей? Сейчас же ступайте туда и не возвращайтесь, пока у вас не примут передачу. И с этой недели по понедельникам вы будете приходить на работу позже – после того, как отнесете передачу. Вы меня поняли?

– Да, но порой приходится ждать до полудня. Что же будет, если я стану так задерживаться? Я боюсь потерять эту работу.

– О работе не беспокойтесь, – сказал он. – Я оформлю это как выполнение моих поручений. Хоть это в моей власти сделать для таких самоотверженных людей.

Какой добрый, внимательный человек! Мне виделось в нем сходство с Масудом – я подумала, что мой младший сын, когда вырастет, станет похож на господина Заргара.

Постепенно и дети, и я приспособились к нашей новой жизни. Мальчики старались все делать так, чтобы не доставлять мне лишних огорчений. По утрам мы вместе завтракали и готовились к рабочему дню. Хотя школа была поблизости, я подвозила их все на том же “ситроене” – как он нас выручал в ту пору! В обеденный перерыв они вместе шли домой, по дороге покупали хлеб, разогревали еду, которую я им заранее оставляла, ели и относили тарелку Биби. Бедняжка так и не оправилась после пребывания в больнице, но по-прежнему желала жить только здесь, в своем доме, а значит, мы должны были приглядывать за ней. После работы я каждый день покупала на обратном пути продукты, потом заходила на первый этаж к Биби, мыла посуду, прибиралась у нее в комнате и немножко болтала с ней, прежде чем подняться к себе наверх. А там уж начиналась основная работа по дому: постирать, убрать, приготовить еду на завтра, накормить мальчиков ужином, помочь им с домашними заданиями и еще тысяча дел – до одиннадцати, а то и до двенадцати ночи. Наконец я трупом падала в постель и спала. Понятно, что я и думать перестала о дальнейшем образовании. Год я уже пропустила и, судя по всему, мне предстояло потерять так еще немало лет.

В тот год произошло еще одно семейное событие: после долгих споров и ссор Фаати выдали замуж. Наученный на моем примере Махмуд твердо вознамерился подобрать Фаати в мужья такого же благочестивого торговца, как он сам. Фаати в отличие от меня была кроткой, ее ничего не стоило запугать, и она не посмела отказать жениху, которого привел Махмуд, хотя этот человек был ей противен. Очевидно, то наказание, которому я когда-то подверглась на глазах у младшей сестренки, так потрясло ее, что она навеки утратила отвагу и способность постоять за себя. В итоге обязанность защищать ее права легла на мои плечи, и в семье окончательно утвердилась моя репутация зачинщицы свар.

На этот раз я все же повела себя умнее. Не ввязываясь в споры с Махмудом или с матушкой, я потихоньку от них поговорила с отцом. Я объяснила ему, что переживает Фаати, и просила его не делать несчастной также и вторую дочь – не принуждать ее к нежеланному браку Хотя все, конечно, сообразили, кто повлиял на решение отца, и Махмуд возненавидел меня пуще прежнего, по крайней мере та свадьба не состоялась. А теперь Фаати вышла замуж за другого жениха, которого представил ей дядя Аббас.