Зовет меня.

(прим. — первая строчка песни намеренно целиком повторяет строчку красивой и мрачной эпической англосаксонской поэмы «Беовульф»).

Женщины пели песню на своем, змеином языке, и она странно переплеталась с песней воинов, и будто поднималась вместе с ней все выше и выше и выше...

Шербера подняла голову и увидела, как над ними, прямо над домом, в котором они сейчас находились, кружат драконы. Все одиннадцать оставшихся в живых, включая маленькую свирепую драконицу, и ее рев тоже вплел в эту песню свой мотив.

— Разбей магический сосуд! — вдруг запела одна из женщин-змей, перекрывая своим чистым и высоким голосом пение подруг. — Зажги огонь! Разбей магический сосуд! Зажги огонь!

И прямо на глазах Шерберы драконы стали опускаться ниже.

Еще ниже — широкими кругами, опустив головы и глядя прямо на стоящих под ними акраяр, — и Шербера почувствовала, как зарождается и нарастает в ней откуда-то знакомое ощущение внутреннего жара...

Огня.

Нестерпимого, сжигающего внутренности пламени.

Она вдруг ясно осознала, что и это ощущение тоже помнит: тогда, в самый первый раз, когда она увидела драконов, в день, когда они были призваны и согласились подчиняться Тэррику, тогда, когда женщины вот так же с болью в высоких голосах пели песню, а Номариам, крепко держа ее, Шерберу, за руку, вплел в эту песню ее имя.

И это тоже было не случайно.

И это тоже имело смысл, потому что сейчас драконы смотрели прямо на нее и будто видели только ее.

— Разойдитесь! — раздался голос Тэррика, и мужчины с факелами подчинились.

Круг света отодвинулся от Шерберы и остальных неподвижно стоящих акраяр дальше, но темнее не стало — пламя, которое начали выдыхать драконы, то и дело разрезало мрак теплыми вспышками.

Женщины продолжали петь.

Громкий удар сотряс землю и стены вокруг, и стук покатившихся с полуразрушенных ступеней камней прозвучал будто топот сотен ног.

«Они достроили таран, — подумалось Шербере. — Темволд и зеленокожие достроили таран и нанесли первый удар по воротам».

Она бы подумала что-то еще, если бы успела, но в этот самый миг, мгновение спустя после того, как не менее громкий крик, последовавший за ударом, возвестил о том, что ее догадка была верной, драконы сделали последний круг над акраяр и, наклонив головы, низвергли на них пламя.

Шербера увидела, как загорается на ней одежда, как прилипает она к коже, как покрывается язвами-ожогами тело. Она поднесла к лицу руки — и плоть на них почернела и обуглилась до костей, и плоть стоящих рядом девушек тоже чернела и обугливалась, падая горящими каплями на каменный пол. Не было ни боли, ни жара: только огонь и умирающая плоть, и живые мертвецы вокруг — они сами, акраяр, ставшими такими по воле Инифри.

Шербера перевела взгляд на Волету — обнаженную, объятую огнем, с пылающими волосами, выгоревшими дотла грудями и нежно-розовым, живым животом, в котором лежал не тронутый огнем ребенок. Сквозь огонь и запах гари Волета посмотрела на Шерберу и улыбнулась сожженными сухими губами, а потом воздела руки ввысь, будто приветствуя всех, кто стоял и летал вокруг.

И прямо на глазах ее раны стали исцеляться.

Ее волосы отросли и густой темной волной спустились по обнаженным плечам.

Кожа потемнела, как будто от яркого солнца, став почти цвета дерева, из которого был изготовлен стол в длинном доме.

Где-то далеко Шербера услышала еще один удар, от которого сотряслась земля, и поняла, что таран снова врезался в ворота, но теперь это уже не имело значения.

Потому что теперь с ними, в этом пламени и в этом доме, была она.

ГЛАВА 28

Ее появление было как гром небесный и сотрясение земли. По всему Побережью, по всему Берегу и даже в глубине Океана все сместилось, сдвинулось с места, сошло с оси — будто ее появление дало всему неживому и живому в этом мире какой-то знак.

Знак измениться.

...И все изменилось.

Шербера не сразу осознала, что Волета — Инифри? — женщина, которой она стала, направляется прямо к ней, ступая мягкими темными ступнями по опаленным камням. Драконы снова изрыгнули яркое пламя — но теперь оно не погасло, а будто накрыло их всех пеленой, спрятав от ночи и дня.

Ничего вокруг не стало. И самой Шерберы не стало, потому что Инифри уже была ею, а еще каждым человеком вокруг, каждым камнем вокруг, каждым драконом вокруг — и Шербера тоже была камнем, человеком и драконом.

Створки древних ворот, удерживающие город от вторжения, прогнулись и должны были скоро лопнуть, и Шербера чувствовала каждую трещину этих створок, каждую щепку и каждый уставший гвоздь. Торопившиеся на стену мальчишки опрокинули на себя котел с кипящей смолой — и Шербера была болью каждого из этих мальчишек и обжигающей черной смолой, приставшей к их телам. Снизу вверх, пущенные луками темволд, взлетели сотни жалящих стрел — и Шербера была этими стрелами, чувствовала воздух, который они пронзают, и плоть, в которую они воткнулись.

Она была снегом, тающим под ногой зеленокожего, и потом на одежде теряющего последние силы мага.

Она была камнями, из которых сложили стену фрейле, и пылью, осевшей на этих камнях.

Она была жизнеедом, грызущим плоть того, кого он еще вчера называл другом.

Драконенком в чреве свирепой драконицы.

Ветром, поддерживающим ее крылья.

Она была матерью, ослепившей собственного сына, она была...

— Нет! — закричала Шербера в ужасе. — Нет, пощади меня, я не хочу быть тобой, я не смогу этого вынести, я не смогу!

В следующий миг она снова была собой... так просто, будто стоило лишь моргнуть — и вернулись камни, акраяр, пламя... Она стояла на каменном полу голыми коленями и прижимала руки к груди — розовые, исцелившиеся руки к розовой, исцелившейся груди. Взгляд Шерберы упал на босую смуглую ногу матери мертвых, стоявшую совсем рядом, скользнул выше: на ее обнаженные бедра, на лобок, покрытый темными волосами, на мягкий живот, на грудь с почти черными сосками...

Перед ней стояла богиня и одновременно Женщина, и если бы Шербера была мужчиной, она бы обязательно оценила всю полноту и прелесть этого тела. Перед ней стояла Женщина, знавшая силу своей природы... и все же Инифри ненавидела женщин и обращала свои милости только на мужчин

— Смертная, встань, — сказала богиня низким мелодичным голосом.

Шербера поднялась.

— Ты знаешь, кто я?

Шербера молча склонила голову, и Инифри продолжила, будто и не