— Ну, что я Роза тебе говорила, — тоном величайших открытийизрекла она. — Женька там! Натрахался и боевиками обсматривается, негодяй!

Я подумала: «Видела бы она, какими он боевикамиобсматривается, и сама бы наложила полные штаны. Сказать ей что ли, что здесь иеё Даня уже боевиками обсматривается? Как он, кстати, там?»

Я подняла голову и увидела Женьку, несущегося к своей«тойоте».

— Атас, мужики! — кричал он. — Все в тачку!

Даня, Тася и Пупс на четвереньках стартовали туда же.Архангельский передвигался ползком.

Гоблины, увидев это, разделились, обходя костёр, и теперьвели огонь по пулемётчику с двух сторон, одновременно лишая возможности нашихмужей улепетнуть с поля брани. Пулемётчик в долгу не оставался, постреливал вгоблинов, не давая им приблизиться. Между Женькой и его «тойотой» свистелипули.

Тамарка же, наговорившись с Розой, снова принялась за меня.

— Мама, ты невозможная! — вопила она. — Сейчас же выключителевизор! Нам надо поговорить!

— Тома, я не могу, тут творится такое!

— Мама, ты невозможная! Какое такое? Что может быть важнейнашего разговора?

— Тома, это нельзя передать словами, — прошипела я. —Перезвони попозже.

— Они там трахаются под боевик, — сообщила Тамарка Розе иотключилась.

Евгений, тем временем, сообразив, что машина недосягаема,изменил вектор движения. Теперь он скачками нёсся к баньке. Остальные мужья тутже, не меняя способа передвижения, последовали его примеру. Под грохотвыстрелов они достигли предбанника. Когда Архангельский последним переполззаветный порог, дверь за мужьями захлопнулась, и грохот, донёсшийся из баньки,известил, что они готовятся к осаде.

Гоблины же в наших мужей стрелять и не подумали. Весь огоньони сосредоточили на злосчастном пулемётчике, который энергично отползал всторону леса, активно отстреливаясь. Он был уже совсем близко, что радоватьменя никак не могло.

Вдруг Вован грохотнул автоматной очередью и проорал,перекрывая могучим басом раскаты выстрелов.

— Кончай палить, братва! У этой падлы патроны кончились!

Пистолет пулемётчика, и правда, перестал отвечать навыстрелы гоблинов. Канонада стихла.

— Эй, мужик, бросай пушку, — ласково предложил Вован. —Бросишь, — отбуцкаем, не бросишь, — пристрелим. Выбирай сам!

Я приподнялась, чтобы лучше видеть происходящее ипочувствовала… нежную руку Мишеля. Оказывается, все это время он лежал рядом.

— Софи, не вставай, — попросил он.

Я вспомнила кто зачинщик перестрелки и с жаром зашептала емув ухо:

— Как ты мог? Как ты мог, дорогой? Так рисковать моимблагополучием! Ах, представить страшно, что тебя могли убить!

— Я спасал твоего мужа, все согласно русской традиции, —оправдался Мишель. — Ведь если бы не я, партизан успел бы выстрелить, и ктознает в кого бы он попал?

— Та настоящий герой! — прошептала я.

И в этот момент снова зазвонил мобильный.

— Мама, ну что? — спросила Тамарка.

— Тома, я занята, — зашипела я.

— Роза, они ещё трахаются, но телевизор уже выключили, —отчиталась Тамарка и оставила меня в покое.

А гоблины все же услышали звонок.

— Слышь, Вован! — крикнул один из них. — Чей-то мобильныйпищит!

— А и хрен с ним! — ответил Вован. — Не до него щас, а ну,сгоняйте, бля, в те кусты и поглядите, что там творится.

Я мгновенно погрузилась в крапиву и в это время опятьзазвонил мобильный.

— Мама! Ну что? — нетерпеливо спросила Тамарка.

— Тома, отвяжись, — рассердилась я. — Тут жарко и совсем недо тебя.

— Мама, вы что, с ума посходили? — закричала Тамарка, но тутже с мольбой добавила: — Пожалей Евгения, угробишь мужика. Хотя, дай, я самаего пожалею, скажу ему пару слов.

— Тома, не могу, — прошипела я.

— Почему? — удивилась Тамарка. — Мама, только не ври, чтоего там нет.

— Он здесь, — честно призналась я, — но говорить с тобой неможет. И я не могу. Все. Извини. Потом позвоню.

Тамарка как сумасшедшая завопила:

— Когда?

— Минут через десять.

Я отключила телефон и, извиняясь, посмотрела на Мишеля. Онне отрывал глаз от поляны. Там, в свете костра, гоблины кряхтя и ухая, пиналиногами распластанного на траве пулемётчика. За этой Тамаркой я не заметила, какони его отловили.

Когда пулемётчик перестал подавать признаки жизни, гоблиныдружно отёрли пот и успокоились. Вован полез в «Лендровер», вытащил мешок изачем-то натянул его на голову полумёртвого пулемётчика. Признаться, я была оВоване лучшего мнения.

— Зачем он мешок бедняге на голову пристроил? — спросила я уМишеля.

— Чтобы тот не видел этих, как ты их называешь?

— Гоблинов, — подсказала я. — Полагаешь, он может видеть?После всего, что они с ним проделали?

— Я — нет, но гоблины полагают.

Расправившись с пулемётчиком, гоблины расслабились и тут жеобнаружили «сервированный» шашлыками и пивом стол, точнее пень. Не долго думая,они приступили к трапезе.

— Эй, мужики, — тщательно пережёвывая шашлык, проорал Вован,— выходи, потолковать надо!

Из баньки не донеслось ни звука, хотя я точно знала каксильно переживает Архангельский за шашлыки, припасённые для господинаПапикакиса.

Гоблины, не получив ответа, зашевелились, бросили пиво иподтянулись к баньке.

— Хорош дурить, мужики, — обеспокоено воззвал к закрытойдвери Вован, — говорю же, потолковать нужно. Слышите, мужики?

В ответ тишина.

— Та-ак! — сказал Вован задумчиво. — Братва, а ну быстросгоняйте кто-нибудь вокруг баньки, гляньте, нет ли там, бля, окна?

Двое гоблинов сорвались с места, я и Мишель с головойнырнули в крапиву. Я лежала, едва дыша, и, компенсируя возможностьподглядывать, напряжённо прислушивалась к происходящему.

— Ну чё там? — гаркнул Вован.

— Да ничё! — раздалось у меня над ухом. — Окон нет, а вокругобежать нельзя! Тут, бля, одна крапива!

— Давайте тогда сюда! — скомандовал Вован.

По топоту я поняла, что приказание выполнено, и позволиласебе покинуть крапиву. Щека горела, как ошпаренная, но я быстренько прочиталасебе лекцию о пользе крапивы и успокоилась.