Я прикусил губу – отчасти для того, чтобы сдержать новую волну боли, обжегшую бок, – и показал:

– Видишь эту звезду, вон там? – Я закашлялся, а девушка кивнула. – Отсюда не разглядеть, но за ней есть еще одна. Намного, намного дальше. Вот с нее я и прилетел.

– Какая она?

– Моя очередь задавать вопрос! – перебил ее я и попытался сесть.

Получилось не важно. Как это часто бывает при усталости или сильных повреждениях, отдых пошел мне и на пользу, и на вред.

– У тебя нет чего-нибудь болеутоляющего? Чего-нибудь сильнодействующего. Наркотиков.

– Я не… – помрачнела она и отодвинулась.

Сначала я не понял, ответила она мне или нет. Ее голос дрогнул. Что это было – она испугалась? Но почему?

– Я не знаю этих слов.

– Таблетки, – объяснил я. – Лекарства.

– Что вообще с тобой случилось?

Мое лицо скривилось в гримасе.

– Пытался кое-что украсть с поддона у одного гада с белой повязкой. – Я показал на свой левый бицепс.

– У Реллса? – ужаснулась она, и ее темное лицо побледнело. – Да ты совсем ополоумел, рус.

– Тогда мне казалось, что это хорошая идея, – слабо улыбнулся я собственной глупости и пошевелил пальцами ног. – Мне нужны были…

Мой голос сорвался от боли и усталости после этой бесконечной ночи.

«…Ботинки».

Должно быть, я потерял сознание. А когда очнулся, эмешская ночь уже поглотила мир. Тучи уплыли прочь, яростный шквал превратился в легкий дождь. Я лежал на том же месте под солнечной батареей. Кэт нигде не было видно, боль только усилилась, я промок и замерз до костей на жесткой крыше. Если я и чувствовал себя здесь удобно, до того как уснул, то теперь это ощущение пропало, сменившись окоченением и тупой пульсацией в затылке. Так я пролежал до возвращения Кэт, глядя на тыльную сторону батареи и клубящиеся на горизонте тучи. Шторм ушел к северу, молнии сверкали лишь в отдалении, раскаты грома стихли до глухого барабанного стука.

– Ты не умер, – сказала она, улыбнувшись уголками маленького рта.

– Не настолько я плох.

Она поставила передо мной вместительную хозяйственную сумку, из тех, с какими никогда не расстанутся ни корабельщики, ни домохозяйки, и раскрыла ее.

– Что-нибудь из этого подойдет?

Я ухватился за стойку солнечной батареи, подтянулся и сел. Сумка была набита наполовину пустыми склянками с лекарствами, с сорванными или расплывшимися этикетками либо с надписями на незнакомом языке. Я начал сортировать их.

– Где ты все это взяла?

– В мусоре, – просто ответила она. – Но должны еще действовать.

Я был не в том положении, чтобы привередничать. Пять баночек с витаминами я сразу отставил в сторону, как и три бутылки с этикетками на мандарийском языке, – не хотелось полагаться на удачу. Наконец я отыскал флакон, подписанный четкими округлыми буквами лотрианского алфавита. Напроксен. Я встряхнул содержимое, прежде чем отвинтить пробку.

– Ты уверена, что их можно принимать?

Она беспечно махнула рукой и вышла под все еще моросящий дождь. Я проглотил сразу три таблетки, наплевав на рекомендуемую дозу, и поставил сумку под батарею. С большим трудом стащил с себя мокрую рубашку и повесил на перила. Задержался на мгновение, чтобы снять с шеи нитку с кольцом и засунуть в карман брюк, и, свесившись с края крыши, посмотрел вниз. Вода в переулке поднялась почти на полтора фута. Я отвел взгляд. В таком измученном состоянии я мог проснуться слишком поздно.

Мы с Кэт долго сидели там, невидимые для мира, но сами прекрасно все видящие.

– Почему ты помогла мне?

– Но я ведь уже сказала, – снова отмахнулась она. – Не могла спокойно смотреть, как кто-то уснул под проливным дождем.

Я выдержал ее взгляд, и, наверное, это побудило ее добавить:

– А еще ты плакал. Я знаю, как это бывает, когда остаешься один.

– Ты что-то говорила о матери, – вставил я, когда любопытство одолело тактичность.

Девушка поморщилась, ее милое простое лицо поникло. Во мне что-то дрогнуло, когда я увидел, как опечалил ее.

– Она умерла. От болезни. Гниль, понимаешь… – просто ответила Кэт и бросила что-то вниз – вероятно, обломок бетонного выступа. – А у тебя есть семья?

Я покачал головой, борясь с желанием прикоснуться к спрятанному в кармане кольцу:

– Нет.

– Она покинула нас! – кричал ват с возвышения перед массивным куполом святилища Капеллы в Белом районе, протягивая корявые пальцы к небу.

Святой безумец стоял на помосте, поднятом на десять футов над каменной мостовой, и вещал всем, кто желал его слушать. В обычные дни большинство людей поспешили бы убраться подальше от таких, как он, к каналам или к закрытым парковкам для тех, кто достаточно богат и непрактичен для того, чтобы купить грунтомобиль в Боросево, где очень мало дорог. Однако сегодня была пятница, приближалась еженедельная Высокая Литания, которую должна была отслужить великий приор всей системы, престарелая священница Лигейя Вас, чей облик напомнил мне Эусебию. По такому случаю площадь наводнили прихожане, не уместившиеся в святилище, которые могли взамен увидеть приора на больших экранах, подвешенных между колонн с изображениями Четырех Основ.

Нищие – старые и молодые – столпились возле выхода на площадь и вокруг колонн у двойных дверей святилища. Многие были с перебинтованными мокрыми язвами серой гнили. Другие носили на себе следы правосудия Капеллы: с отрезанными пальцами или языками, с выколотыми глазами. Можно было без труда разглядеть их преступления, вытатуированные черными буквами на лбу: ГРАБИТЕЛЬ, ВОР, ГРАБИТЕЛЬ, ЕРЕТИК, ЕРЕТИК, НАСИЛЬНИК, ВОР, ГРАБИТЕЛЬ. Некоторые сняли рубахи, выставляя напоказ следы плети на спине, жуткие рубцы или ожоги, сверкавшие, словно свежеотлитый металл. Мужчин среди них было несоразмерно много, хотя гниль никому не оказывала предпочтения. Некоторые носили маски или даже перчатки, несмотря на жару и влажность.

Помимо всего прочего, большая толпа давала возможность просить милостыню. Перед вырезанной на дверях святилища иконой Капеллы даже самые жестокосердные верующие невольно задумаются, прежде чем дать пинка попрошайке. Подавали ли нам один завалявшийся железный бит или целую четверть каспума, я все равно склонял голову в тихой благодарности, стоя на коленях, словно кающийся грешник, рядом с Кэт на углу улицы, ведущей на площадь.

Ват все еще голосил со своей кафедры, обнаженный и нестерпимо воняющий:

– Наша Мать-Земля, что была и вернется снова, отвернула от нас свое лицо. Бледные дьяволы – это ее наказание за нашу суетность! Слушайте меня, братья и сестры, дети Земли и Солнца! Слушайте меня, ибо наказание уже близко! Очистительный огонь смоет все наши грехи! Покайтесь! Покайтесь – и снова станете чистыми!