– Не станет. Он заготовил семь сулиц – по одной для каждого из вас. Двое уже были мертвы, еще одного они прикончили возле Змеева камня – это три. Четвертая ищет тебя.

– Чего ты хочешь? – повторил Градимир. – У меня ничего нет.

Вефрид взглянула на Звяглицу: у той испуганное выражение сменилось другим, слегка напоминающим упрямое торжество. Не из корысти она приютила Градимира: Бер и правда хорошо заплатил бы, если бы она вместе с лошадью доставила сведения о беглеце, а сам беглец не может дать ей ничего. Она уловила, что он бежал из Видимиря, да на краденой Эскилевой лошади, и посчитала его врагом самого Эскиля. А к Эскилю у этой семьи давние счеты – что-то такое Вефрид слышала, хотя не знала, в чем там дело.

– Ну если ты клянешься, что невиновен… то было бы несправедливо отдать невиновного человека на смерть. Я тебя не выдам и даже… может быть… помогу спастись. Но ты пообещай, что расскажешь мне все как есть.

Градимир вздохнул, набрал воздуха, но промолчал. Ему было слишком трудно говорить, да и мысли путались.

– Да он ж в не́уме, – снова приняв жалостливый вид, повторила Звяглица. – Ты уж нас пожалей, Веридушка, не выдавай отцу-то. Оскиль-боярин на расправу скор – снимет голову, а на нас какая ж вина? Ну, убился человек, не бросать же его волкам на поживу? А лошадь воротили мы, нам чужого добра не надобно.

Вефрид и сама видела, что толкового рассказа от Градимира сейчас не добьется.

– Ну вот что. – Она решилась. – Я в Видимире ничего не скажу. Вас не выдам. Но ты, Звяглица, гляди, чтобы он не сорвался никуда, пока я не велю. Его ищут по всей округе – и сегодня ищут, а завтра будут искать. Выйдет отсюда – как раз на ловцов своих и наскочит. Я помогу ему спастись… может быть… когда окрепнет и сможет ходить. А поймают его – вызнают, где прятался, кто его подобрал, и тебе тоже несдобровать.

– Да я же разве против боярина…

– Молчи! – Вефрид подняла руку. – Я все знаю. Вы с матерью спрятали его из давней вражды с моим отцом. Но я ничего ему не скажу… я так хочу. А чтобы вас не тронули, позаботься, чтобы он выздоравливал, но не трогался с места без моего ведома. Потом я помогу ему уйти подальше, и тогда вам ничто не будет угрожать. Никто не узнает, что вы его прятали. Поняла?

– Припасов бы еще каких, – заикнулась Звяглица. – Чем нам кормить-то мужика здорового – мы две вдовы бедные, козы да репа, сами порой кору сосновую гложем…

Вефрид подумала: нет, она не будет бегать с лес с мешком. Сделать это незаметно не получится.

– Вот тебе. – Она сняла с шеи ремешок, развязала и стряхнула две стеклянных бусины. – Отнеси куда знаешь, выменяй на припасы. Да смотри не обмани! – Она строго глянула на Звяглицу, и та, уже протянув было руку, ее отдернула. – Я ведь не спущу.

Потом Вефрид снова повернулась к Градимиру.

– Верь мне, – мягко сказала она. – Я не хочу, чтобы они тебя нашли. Постараюсь помочь тебе. Если узнаю, что они взяли твой след – предупрежу. Но и ты обещай… что не тронешься с места, пока я не велю.

Градимир не ответил и не открыл глаз, но Вефрид видела по его лицу: он ее услышал и понял.

– А теперь, – она сделала шаг к двери и посмотрела на Звяглицу, – выведи меня на дорогу к Видимирю.

* * *

К радости Хельги, расположение Вефрид к Беру не прошло и назавтра. С надеждой Хельга наблюдала, как Вефрид улыбается ему – и на второй день, и на третий. Утром расспрашивает, куда они собираются ехать, вечером так же жадно слушает, где они были и кто что говорит. Похоже было, что при первой их встрече Вефрид слишком испугалась мертвого тела и самого внезапного убийства, но потом разобралась, кто чего стоит, и это внушало Хельге тайную надежду на добрый исход этого знакомства. Конечно, говорить о сватовстве, пока над Бером тяготеет долг мести, нельзя, но думать-то можно? Мечтать о хорошем муже для дочери – знатном, умном и учтивом – никакой матери не запретишь.

– Я уж было думала, что милость Фрейи закончилась, – как-то обронила Хельга, когда они опять проводили Бера со спутниками на поиски. – Что ее хватило только на два поколения.

– О чем ты говоришь? – Вефрид широко раскрыла глаза.

– Фрейя покровительствовала твоей бабке Снефрид. Она спорила с Одином о ее судьбе – Снефрид искала своего первого мужа, Фрейя помогала ей, а Один противился. Он сумел было одолеть – муж матери погиб за несколько дней до того, как она могла бы с ним встретиться. Но Фрейя нашла ей другого мужа – деда Арнора, и она была с ним счастлива. Она говорила, что Фрейя одарила женщин нашей семьи удачей в любви. Признаться, одно время я думала, что этого дара хватило только моей матери, а для меня ничего не осталось. Но потом… мы опять встретились с отцом, и хотя поначалу все выглядело плохо, потом дела наладились, и с тех пор я не желала себе другой судьбы. Хотела бы я, чтобы этого счастья хватило и тебе! Тебе даже труднее угодить, чем мне – я была не такая разборчивая.

– Ничего не легче! Тебе же сразу попался настоящий сын конунга!

– А выбрала я в конце концов не его! – со смехом ответила Хельга.

– Ну-у… отец и сейчас недурен собой, а в молодости ведь был еще лучше?

– Он был очень красив. Дело было не в его внешности…

– Нет, это важно! В настоящем сыне конунга должно быть прекрасно все! И нос тоже. И он не должен…

– Что не должен?

– Ну, не знаю… – Вефрид замешкалась, не умея описать свое смущение при воспоминании о том, как Бер стоял впереди своих людей, с тенями под усталыми глазами и с темными пятнами засохшей крови на лице. – Должен… выглядеть более благородно…

Хельга помолчала: она не собиралась рассказывать, каким образом сама впервые увидела Эскиля. А будь здесь Эскиль, он бы сказал дочери, что ничего более благородного, чем быстрая победа над кровным врагом, и быть не может.

Вефрид делала загадочный вид, не желая разочаровывать мать и выдать свою тайну. Тайну эту она берегла, как дракон Фафнир – его золото или великанша Гуннлёд – поэтический мед, но гораздо лучше. При мысли том, что она держит в руках жизнь, честь, судьбы