они были сыновья конунга. Тогда Сванхвит взяла с собой двенадцать своих сестер, все они сели на коней и поехали на то поле. Они увидели стадо, и сестры ее хотели сойти с коней, но Сванхвит обладала особым вещим взором: она увидела, что из темноты к стаду собираются чудовища. И она сказала:

Лишь сгустился мрак над лугом,

Стали тролли здесь толпиться,

Тьма чудовищ, мерзких видом,

Собрались на бой жестокий.

Бьются тролли с мощным турсом,

Лесовухи злобно воют,

Чтоб не стать добычей чудищ,

Стоит нам остаться в седлах.

– Рагнар услышал ее и подумал, что она говорит о них с братом – они по вине своей мачехи были очень дурно одеты и этого стыдились. И тогда Рагнар сказал ей… Ты знаешь, что он ей сказал? – Вефрид пристально взглянула на Бера.

– Я что-то слышал об этом… – Бер, изображая затруднение, возвел глаза к кровле. – Вроде бы Рагнар сказал, что мы, мол, не чудовища, зря ты так… То есть, он сказал, не стоит судить о нас по нашему убогому виду: когда люди возятся со скотом, у них редко получается остаться чистыми. Он сказал: жалкий наряд зачастую скрывает сильную руку, и даже если чье-то рождение низко, то доблесть может искупить ошибку природы.

– И это верно! – с удовольствием подтвердил Эскиль: всю первую половину жизни ему пришлось доказывать, что доблесть, явленная в ратном деле, важнее знатного рода. – Как говорил Хникар:

Дедова слава

Мужей не украсит,

Как та, что добыта

Доблестью ратной.

– И еще он сказал, – продолжал Бер, – что настоящий мужчина не должен страшиться троллей, и напрасно эта девушка надеется смутить его, заронить страх в душу того, кто не привык быть побежденным. Так что там у них вышло?

– Тогда Сванхвит разогнала колдовской морок, – дальше рассказывала Вефрид, – и Рагнар тоже увидел чудовищ. Она дала ему очень хороший меч и сказала:

Вот меч величавый

Врагам на погибель,

Прими первый дар

От возлюбленной девы.

Немало чудовищ

Собралось во мраке

Открою твой взор я —

Рази беспощадно.

Достоин будь дара,

Одень новой славой,

Пусть крепость десницы

Клинку не уступит.

Пусть дух благородный

В груди у героя

Крепче железа

Проявится в битве.

У слабого духом

Сердце трепещет,

Копье он обронит

Рукою дрожащей.

Пусть сила десницы

Клинок укрепляет

И духа отвага

Сияет в сраженьи.

– После этого Сванхвит сама всю ночь сражалась с полчищами троллей и уничтожила их всех! – с торжеством закончила Вефрид. – А утром стало видно, что среди чудовищ лежит изрубленное тело Торхильд, той мачехи. Они сожгли ее вместе со всеми чудищами, а Рагнар со своим братом смог вернуться домой и занять престол своего отца.

– Я еще слышал, что он женился на этой отважной девушке. – Бер улыбнулся, и Вефрид эта улыбка показалась уж очень многозначительной.

– Ну, да, – нехотя согласилась она, потому что какая же сказка без свадьбы? – Рагнар был очень хорош собой и к тому же стал конунгом. Он был вполне достойным мужем для Сванхвит, хотя она сама часто совершала подвиги и могла бы править страной без чужой помощи.

Трудно было не понять, что Вефрид хочет сказать. Но Бер не был этим задет, а только улыбнулся: возможность женитьбы терялась для него в далеком будущем. Он вступил на путь, где на кону стоят жизнь и смерть, а выиграть может не только он. Если Игмор и его братия неправы, это не значит, что им суждено быть побежденными, к тому же и Один на их стороне – этим предупреждением не стоило пренебрегать. Очень может быть, что он, Бер, попадет в объятия валькирии, а земной жены ему и вовсе не видать. Не строя насчет Вефрид никаких замыслов, он находил ее надменность даже забавной. Она еще очень молода, слишком мало повидала и всю свою жизнь была окружена заботой, вот ей и кажется, что ее любви достоин только Сигурд Убийца Дракона. Да и не представляет она, что такое любовь. Любовь и женитьба для нее – лишь обычное завершение сказки. Его же собственные заботы, увы, были вовсе не сказочными.

– Сванхвит даже воевала со своим братом, – добавила Вефрид, покосившись на Рагнара, – и ему худо приходилось.

– Ну так она же была дочь конунга и жила в древние времена! – Рагнар не остался в долгу. – А ты мышь увидишь – визжишь.

– Ничего я не визжу, ты все врешь! – возмутилась Вефрид с таким пылом, как будто ей и правда было двенадцать лет. – Я не боюсь ни мышей, ни лягушек, ни жаб!

– Зато испугалась, когда увидела Коля убитым! Твоя Сванхвит сама целую гору чудищ покрошила в капусту и глазом не моргнула.

– Я не испугалась, я…

– Однако я ни разу не слышал, чтобы эту сагу излагали в стихах, – торопливо заметил Бер. – Сванхейд ее мне рассказывала обычными словами.

– Эти стихи Вефрид сложила сама, – не без гордости пояснила Хельга, не замечая, как Вефрид подает ей знаки глазами.

– Это ее любимая сага, – добавил Хавстейн. – Еще пока у нас с Рагнаром были деревянные мечи, она все норовила у нас их отнять и порубить крапиву – это у нее называлось «играть в Сванхвит и чудовищ».

– Вот как! – Бер широко улыбнулся, воображая маленькую Вефрид с мечом в руке, румяную от боевого ража.

Однако в этой малышке живет зрелый и смелый ум, отметил про себя Бер. Этих стихов он и правда раньше не слышал – если она сложила их сама, то достойна восхищениях, почти как ее знаменитая бабка. Вефрид вся состоит из противоречий: мягкий курносый нос, пухлые яркие губы – и этот строгий пытливый взгляд. Острые скулы и острый подбородок – и мягкое сияние светлых волос. Малый рост, хрупкие узкие плечи – и такая режущая недоброжелательность. В пылу спора на скулах у нее появился румянец, даже небольшие остренькие ушки покраснели. Это и умиляло, и забавляло Бера, но он уже понял – дай он ей угадать его чувства, только навредит и сильнее разозлит ее. Он колебался: и хотелось преодолеть ее первое дурное впечатление, и не хотелось навязываться. Не нравится он ей – ну и пусть держится подальше. Что их связывает-то?

– Ничего такого не было! –