Он встает с места, я поднимаюсь вслед за ним, протягиваю руку для закрепления договоренностей. Его оценивающий взгляд падает на протянутую руку, и я вижу борьбу за ничего не скрывающей физиономией. Он никогда не умел скрывать эмоций — как открытая книга с бегущей строкой посреди лба. Сейчас там написано: не уверен, что готов закончить нашу холодную вражду.

Не стоило предлагать его жене тройничок, возможно, обошлось бы малой кровью. Но с тех пор, как мы встретились на той злополучной конференции, мой язык неконтролируемо проходится по их идеальной парочке, пытаясь пробить брешь в отшлифованной картинке. Это внутренняя потребность убедить самого себя, что не все так сказочно в королевстве Че. А может, это неконтролируемое чувство разочарования, ведь Рус получил то, чего когда-то хотел я.

И эта протянутая ладонь сейчас — оливковая ветвь. Он сделал шаг навстречу мне. Я делаю ответный.

Рукопожатие выходит крепким и жестким. Как и положено, после длительной ссоры.

— Покурим? — вдруг предлагает Рус.

— Ты же бросил.

— Снова начал, — пожимает он плечами. — Будет у тебя жена на девятом месяце, посмотрю на тебя.

Он говорит это с усмешкой, ему невдомёк, что со мной такого никогда не случится. В моей вселенной это из разряда прыжка с парашютом — знаю, что многие делают это, но я никогда не решусь.

Мы спускаемся вниз к отведенному для курения месту. На удивление здесь пусто, сказывается разгар обеденного перерыва. Че вынимает пачку сигарет, одним ловким движением выбивает одну и зажимает ее во рту. Протягивает полупустую пачку мне. Я не курил лет с шестнадцати, когда это было показателем престижа среди школоты. Отец застукал меня на лестничной клетке — тогда его картины еще не висели по частным коллекциям, и мы жили в обычной панельной девятиэтажке — и отодрал за уши. Унизительно и больно. Чем отбил охоту брать в рот эту гадость на многие года. Но сейчас почему-то рука сама тянется к пачке, перекрывая все установки отца и голос разума.

Просто кажется необходимым приобщиться к этому ритуалу. Может, удастся переключиться с алкоголя на сигареты и сдохнуть раньше?

Щелчок зажигалки. Ещё один. Мы поочередно вытягиваем горький дым. Горячий воздух неприятно обжигает легкие, раздражает слизистую, но дарит какое-то странное умиротворение.

— Когда срок? — разрушаю я тишину.

— Да на днях уже, — Че нервно потирает лоб.

— И кто?

— Пацан, — выдыхает струю дыма.

— Поздравляю.

— Я, блять, на грани нервного срыва, так что не с чем.

— Да, воздержание до добра не доводит, — не удерживаюсь от подкола. — Тебе одолжить какую-нибудь длинноногую секретаршу для сброса напряжения?

— Себе одолжи, — огрызается Рус. — Из нас двоих недотрах явственно не у меня.

Пропускаю мимо ушей его замечание. Он читает меня не хуже, чем я его в былые времена. Действительно, пост затянулся. Стряхиваю пепел в урну и снова обращаю свой взгляд к приятелю.

— Так в чем дело?

— Из меня так себе образец для подражания.

— Значит, станешь примером того, как не надо, — спокойно выдаю я.

— Отличное утешение. Тебе бы в психологи, — саркастично говорит он и тушит окурок. Но тут же достает ещё одну сигарету и прикуривает.

— Взял на себя ответственность — неси ее до конца. Дети все чувствуют, ему будет достаточно того, что вы его любите.

— Как с матерью? — вдруг переключается на меня Че.

— Никак. У тебя с отцом?

— Лучше. Новость о внуке немного растопила ледяное сердце главврача.

— Тогда не вижу проблемы.

Тушу окурок и кладу руки в карманы брюк. Почему-то этот разговор снова загоняет в тьму, которая чудом начала отступать, благодаря горячей брюнетке. Че сорвал джек-пот. Жена, родители, ребенок. Никакой никотин не лишит его этого. Тогда как мне приходится довольствоваться тем, что есть.

Окидываю взглядом холдинг, возвышающийся глыбой стекла и металла, и тяжело выдыхаю. Что будет, когда "Маффин" станет моим?

— Ладно, я поехал, надо Мышку в больницу завести на осмотр.

Че снова протягивает мне руку, и это рукопожатие выходит уже совсем другим. Почти дружеским.

В кабинете царит настоящий хаос. Сейчас трезвым взглядом могу оценить картину, которая предстала перед Русом, когда он вломился в кабинет. Бумаги вокруг стола, сваленные горой папки, рассыпанные канцтовары. Черт, я бы повторил, не задумываясь. Прямо сейчас. Но на этот раз предусмотрительно запер бы кабинет.

Привожу рабочее пространство в порядок, раскладывая все по местам. Но того, что ищу — нет. Как это возможно? Не могли же запонки просто испариться под горячим телом бизнес-тренера.

Неожиданная догадка бьёт под дых. Сам себе не верю, но других вариантов же нет? Это могла быть только она.

А теперь, внимание, знатокам, вопрос: какого хрена?

Ты клептоманка, Алиса?

Я вижу эту женщину в зеркале уже не первый год, но каждый раз невольно удивляюсь. Стоит лишь немного задуматься, а потом поймать свое отражение в какой-нибудь витрине, и я вздрагиваю. Я себя не узнаю.

И дело даже не в том, как сильно изменилось мое тело с появлением ребенка — да, появились округлости, о которых угловатая девчонка и не мечтала, и я теперь умело ношу эти перемены, но по сути, не так уж кардинально все это на меня повлияло. Гораздо больший вклад в новый образ внесли исчезновение московской бледности и непослушных кудрей. Я вижу свои длинные гладкие волосы и не верю, что решилась. Всю жизнь ненавидела эти непослушные спиральки: они тяжело расчесывались, ещё тяжелее укладывались, а уж что происходило с ними во влажный день… но стоило зайти в кабинет профессионала, который обещал избавить меня от них, что-то сжалось внутри.

Я смотрела, как исчезает мой натуральный блонд под тяжестью густой краски, а потом и на то, как умелые руки мастера запечатывают цвет кератиновым раствором для выпрямления и молчала. Хоронила прежнюю Лею в полной тишине, точно зная, для чего это делаю. Я не улыбалась с благодарностью, когда мастер восхищалась результатами многочасовой работы, не сказала "спасибо", когда покидала салон. Выдержала тяжелый взгляд отца с гордо поднятой головой и позволила себе последние горькие слезы лишь наедине с темнотой в пустой комнате.

Полюбить узкие юбки, высокие каблуки и тонну макияжа было сложнее всего. Хотя нет, худшим было — позволить тонкой игле проникнуть под кожу и ввести туда филлер. Всего лишь губы и умелый макияж, но лицо изменилось до неузнаваемости. Прежними остались только глаза — я хотела, чтобы он смотрел в них и видел истинную меня, когда я поставлю его на колени.

Возможно сегодня тот самый день. Я распрямляю плотную черную ткань на бедрах и веду длинный язычок молнии вверх к самой шее. Это идеальное платье для офиса и разврата. Идеальное для финального этапа. Всего два шага отделяет меня от достижения цели. Всего два шага — и он заплатит за все.