Именно «Бордоский путник» дает нам первое после 70 г. описание Храмовой горы. С течением лет она сделалась довольно зловещим местом, полным призраков прошлого. Так, пилигриму показали «пещеру, в которой Соломон мучил злых духов», а на руинах самого Храма – следы крови пророка Захарии, побитого камнями во времена гонений царя Иоаса (2 Пар 24:19–22), и отпечатки сапог убивших его воинов. Покинутая платформа Храма ассоциировалась в сознании христианина с жестокостью и отступничеством евреев. Пилигрим описал и иудейский ритуал плача по разрушенному Храму, все еще проходивший там девятого ава. «Здесь же, – говорится в "Путнике", – две статуи Адриана, а недалеко от них пробитый камень (lapis perfusus), к которому раз в год приходят иудеи, помазывают его, с воплем рыдают, разрывают свои одежды и затем удаляются». Никто больше о подобном камне не сообщает. Возможно, речь идет о скальном выходе, выступавшем над иродовой платформой, вокруг которого мусульмане позднее возвели Купол Скалы. В таком случае его в то время стали отождествлять с Эвен Штия – краеугольным камнем мироздания, находившимся в Двире: в Библии Эвен Штия не упоминается, но он известен из раввинистической литературы. Впрочем, «пробитый камень» мог быть и особо крупным обломком упавшей стены; не исключено также, что пилигрима, который, судя по всему, не видел описываемых им скорбных церемоний своими глазами, просто ввели в заблуждение.

Но эти места уже начинали обрастать и христианскими легендами. В юго-восточном углу платформы пилигрим отметил «угол весьма высокой башни», которую отождествил ее с упоминаемым у Матфея «крылом Храма», где Иисуса искушал «диавол» (Мф 4:5). Внутри башни, согласно «Путнику», сохранялась комната, где царь Соломон «сидел и излагал премудрость», – впоследствии это помещение стали связывать с мученичеством Иакова Праведного. С Храмовой горы пилигрим мимо Силоамского водоема прошел в христианскую часть Элии. На новом Сионе ему показали дом первосвященника Каиафы, столб, возле которого бичевали Христа, а также «место, где стоял дворец Давида». Он упоминает также, что видел «синагогу» – это могли быть как остатки здания тех времен, когда в предместье проживала небольшая община иудеев, так и дом Сионской горницы (Бордоский путник 28). Войдя непосредственно в город, пилигрим осмотрел развалины в Тиропеонской долине, принадлежавшие, как он считал, преторию, где Понтий Пилат допрашивал Иисуса. Следующим пунктом стала Голгофа, где еще шло строительство базилики Константина; «небольшая гора Голгофа, где Господь был распят» и «пещера, в которой положено было его тело», находились тогда под открытым небом (Бордоский путник 29). Если пилигрима и взволновало зрелище Нового Иерусалима, то он ничем не выдал своих чувств. И все же он приложил огромные усилия, чтобы добраться до Святой земли, – Палестина постепенно делалась магнитом, способным притягивать христиан с другого конца обитаемого мира.

Базилика Константина на Голгофе была завершена в сентябре 335 г. На ее освящение в Элию прибыли (за казенный счет) епископы всех епархий восточных провинций и высшие сановники империи. Торжествам придавалось огромное значение: 17 сентября исполнялось 30 лет правления Константина, и освящение Нового Иерусалима было приурочено к этой дате. Впервые помещения и дворы Мартириума заполнились толпой сиятельных паломников. Хотя христиане составляли незначительное меньшинство населения Элии, Новый Иерусалим был лишь маленьким анклавом в языческом городе, а остальные немногочисленные новые христианские святыни лежали за городскими стенами, освящение базилики было обставлено как событие имперского масштаба: христианство возводилось в ранг государственной религии Рима.

Евсевий находился в числе епископов, произносивших в тот день проповедь, и воспользовался этим случаем для изложения своих теологических взглядов. С помощью искусной аргументации он старался убедить отсутствовавшего на церемонии Константина, чтобы тот не сокрушаться по поводу невозможности самому прибыть в Элию: Слово Божие способно осенить императора в Константинополе точно так же, как и в Новом Иерусалиме. По мысли Евсевия, Слово Божие сошло с небес на землю, дабы оторвать людей от земного мира. Афанасий незадолго до торжеств был лишен епископского сана, сослан, и Евсевий считал, что его умеренная партия одержала победу. С точки зрения Евсевия, гробница Иисуса, безусловно, была святым местом и источником мощного эмоционального импульса, но все же христианам не следовало делать из нее фетиш или поклоняться ей как идолу, а подобало всегда смотреть сквозь земные символы, видя за ними духовную реальность.

Но Евсевий к тому моменту достиг преклонных лет. Его взгляды на христианство и Иерусалим отражали представления, характерные для начала IV в., когда он стал епископом в Кесарии (это произошло в 313 г.), а жизнь христиан с тех пор коренным образом изменилась. Целое поколение христиан выросло в мире, где их никто не преследовал и где они не ожидали со дня на день Второго пришествия Христа. Эти христиане уверенно чувствовали себя в Римской империи, что не могло не отразиться на их религиозных представлениях. Им тяжко было все время стремиться ввысь и хотелось обрести Бога здесь, на земле; поэтому доктрина Афанасия о воплощении была им ближе, чем чисто духовное учение Евсевия. У арианства и идей Евсевия оставалось некоторое количество сторонников, но в целом чаша весов явно склонилась в сторону учения Никейского Собора. Преемником Евсевия на епископской кафедре в Кесарии после его смерти в 340 г. стал убежденный арианин, а Макария на посту епископа Элии сменил верный сторонник Афанасия Максим, который почти сразу же после вступления в должность выстроил церковь вокруг Сионской горницы. Имперская казна не выделила средств на это строительство, и Максиму пришлось самому нести все расходы, поэтому новая базилика смотрелась куда скромнее великолепных зданий, возведенных при Константине. Однако со временем значение Сионской базилики возросло. С ней связывали Тайную вечерю – последнюю трапезу Иисуса с апостолами, на которой он установил таинство Евхаристии (причастия), – явление Иисуса после воскресения и – самое главное – сошествие на апостолов Святого Духа в день Пятидесятницы. Таким образом, именно здесь родилась христианская церковь, и Горница была Матерью всех церквей.

Вне всякого сомнения, именно так думал Кирилл, ставший епископом Элии в 349 г. До нас дошли его красноречивые проповеди, в которых он говорил о своей любви к Иерусалиму. Кирилл утверждал, что чудо Пятидесятницы ставит иерусалимскую церковь выше всех прочих: «сие преимущество имеем мы, блага, о которых говорим мы, не инде где-либо ниспосланы, а у нас дарованы» (Кирилл, Поучения 17:13). В дальнейшем епископы Элии тоже ратовали за первенство Иерусалимской церкви в Палестине. Кирилл представлял новое поколение христиан. В год открытия Гроба Господня ему было пять лет, и он не видел ничего предосудительного в том, чтобы называть Иерусалим святым городом. Неподалеку, в Вифлееме, Христос воплотился в человека, на Голгофе искупил грехи людей, с вершины Масличной горы вознесся на небеса, а в Сионскую горницу, где собрались его ученики, ниспослал Святой Дух. Как же мог быть не свят город, ставший свидетелем спасения человечества? Кирилл не возлагал на Иерусалим вину за распятие Христа, поскольку считал Крест не позором и унижением, а наоборот, «славой» и «венцом» Иерусалима (Кирилл, Поучения 13:1). В отличие от Евсевия, придававшего мало значения Кресту, Кирилл трактовал физическую смерть Иисуса как самостоятельное событие величайшей важности. Крест был орудием спасения, основой веры и освобождения от греха. Бог отверг Храм, а не город, проклял не Иерусалим, а только иудеев. В этой новой, позитивной теологической доктрине по-прежнему присутствовала враждебность, причем весьма опасного толка. Кирилл очень просто решил проблему виновности Иерусалима – снял вину с города, целиком переложив ее на евреев.