Соответственно, Юлиан спросил иудейских старейшин, почему иудеи больше не приносят жертв по закону Моисея. Он, конечно, прекрасно знал причину, а вопрос задал специально для того, чтобы старейшины в ответ могли попросить о возобновлении культа. Те, как и полагалось, объяснили, что Закон не позволяет им приносить жертвы вне Города, после чего, по словам Иоанна Златоуста, сказали императору следующее: «Если ты хочешь, чтобы мы приносили жертвы, возврати нам город, восстанови Храм, открой нам Святая Святых, возобнови алтарь, и мы будем приносить жертвы и теперь так же, как и прежде» (Златоуст, Против иудеев 5:11). Именно в этом и состояло намерение императора, которым не в последнюю очередь руководило желание разбить важный аргумент христиан: те утверждали, что поражение иудаизма доказывает правоту христианского Писания. Юлиан сказал: «Я с величайшим усердием приступлю к устроению Храма Богу Всевышнему». Сразу после аудиенции, он направил патриарху Гиллелю II и всем общинам еврейской диаспоры послание с обещанием вернуть им Иерусалим: «Я возобновлю Святой город в Иерусалиме за свой счет и заселю его так, как вы мечтали все эти долгие годы»[47].

Иудеи возликовали. На улицах городов трубили в ритуальный рог – шофар, – и казалось, будто вот-вот явится Мессия. Многие евреи злобно насмехались над христианами, которые так долго помыкали ими в прошлом (Руфин, Церковная история 10:37). Евреи толпами прибывали в Иерусалим, впервые за две сотни лет заполоняя его улицы, те, кто не мог приехать, посылали пожертвования на новый Храм. На развалинах одного из портиков на Храмовой горе спешно построили временную синагогу; возможно, Юлиан даже распорядился, чтобы местные христиане вернули евреям принадлежавшее им по праву имущество. Надзор за восстановлением Храма император поручил сановнику Алипию и велел тотчас же начать заготовку материалов. Были изготовлены специальные инструменты из серебра, поскольку Закон воспрещал применять железо при постройке алтаря. 5 марта 363 г. Юлиан с войском отбыл в Персию, рассчитывая одержать победу, которая доказала бы всему миру правоту его языческого мировоззрения. По возвращении император обещал лично освятить Храм в ходе победных торжеств. После его отъезда рабочие-иудеи начали расчищать основание старого Храма, разбирая и вывозя груды каменных обломков и накопившегося мусора. Эта работа продолжалась весь апрель и май. Однако патриарх и галилейские раввины относились к затее Юлиана с глубоким недоверием: они были убеждены, что только Мессия способен восстановить Храм, и не могли себе представить, чтобы Бог благословил Храм, построенный идолопоклонником. Кроме того, император мог и не вернуться из похода в Персию.

Теперь настала очередь христиан с тоской взирать на развернутое императором строительство, при котором не принимались во внимание их права на Святой город. На протяжении полувека церковь, казалось, становилась все сильнее и сильнее, как вдруг отступничество императора продемонстрировало всю шаткость ее положения. Древнее язычество по-прежнему процветало, и с годами накапливалась подспудная ненависть к церкви. В Паниасе и Себастии после опубликования эдиктов Юлиана произошел настоящий бунт против христианства. План императора по возрождению древнего язычества вовсе не был неосуществимой мечтой, и христиане это знали. В тот день, когда евреи на Храмовой горе приступили к работе, иерусалимские христиане собрались в Мартириуме и стали горячо молить Бога отвести от них напасть. Затем они процессией двинулись на Масличную гору, распевая библейские псалмы, которые уже использовали как свои. С того самого места, на котором несколько поколений христиан размышляли о поражении иудаизма, теперь можно было наблюдать за целеустремленной деятельностью на платформе Храма. Это было ужасное зрелище для христиан, которые уже привыкли считать упадок иудаизма залогом возвышения собственной веры, – еврейские строители, казалось, подрывали основы христианского вероучения. Но епископ Кирилл призвал свою паству не терять надежды и уверенно предсказал, что новый Храм никогда не будет достроен.

И 27 мая пророчество Кирилла, похоже, начало сбываться. Случилось сильное землетрясение, затронувшее весь Иерусалим и, естественно, истолкованное христианами как проявление божьего гнева. Под Иродовой платформой возник пожар – взорвались газы, скопившиеся в подземных помещениях, и огонь перекинулся на подготовленные строительные материалы. Согласно отчету Алипия, «клубы пламени (globi flammarum), вырывавшиеся частыми вспышками близ фундамента»[48], опалили нескольких рабочих. К этому времени Юлиан со своей армией уже переправился через Тигр и сжег за собой плавучий мост. Связь с ним была прервана, и Алипий, вероятно, решил дождаться вестей из Месопотамии, прежде чем предпринимать что-либо после такого зловещего события. Через несколько недель Юлиан погиб в сражении, и войско провозгласило новым императором христианина Иовиана.

Христиане не пытались скрыть своего торжества по поводу произошедшего «чуда»: ходили рассказы об огромном кресте, который возник в небе над городом и распростерся от Масличной горы до Голгофы, о том, что кресты таинственным образом возникли на одежде многих язычников и иудеев Иерусалима. Такая резкая смена направления событий могла лишь усилить вражду между христианами и иудеями. Иовиан в очередной раз изгнал евреев из Иерусалима и окрестностей, и когда они пришли девятого ава оплакивать Храм, этот ритуал был еще печальнее. «Они приходят молча и уходят молча, – писал рабби Бракия. – Они приходят стеная и уходят стеная» (Эйха Рабба 1:17–19А). Церемония больше не оканчивалась благодарственной молитвой и шествием вокруг города. Неприязнь христиан к евреям разгорелась с новой силой. Видя, как в день разрушения Иерусалима «собирается толпа несчастных», христианский вероучитель Иероним пришел к выводу, что эти люди «явно свидетельствуют о гневе Божием, как в телах своих, так и в одежде». И заключил: «народ оплакивает развалины храма своего, и тем не менее не возбуждает он сострадания» (Иероним, Толкования на Софонию 1:15). Бездушие Иеронима показывает, как мало для него значило учение Иисуса и апостола Павла, которые оба провозглашали милосердие первейшим долгом верующего. Однако евреи, к ярости Иеронима, уже к концу IV в., похоже, обрели былую силу духа и продолжали утверждать, что древние пророчества сбудутся. Указывая на Иерусалим, они с уверенностью говорили: «Святыня Господа будет возрождена» (Иероним, Толкование на Иеремию 31:38–40). В конце времен, верили они, явится Мессия и отстроит город, украсив его золотом и драгоценными камнями.

Христиане, помнившие, что едва не лишились своего Святого города, избавились от прежней самонадеянности и вознамерились так надежно закрепиться в Палестине вообще и Иерусалиме в частности, чтобы больше никакая сила не смогла бы их оттуда выдворить. По мере того, как население Иерусалима становились по преимуществу христианским, облик города менялся. К 390 г. здесь обитало большое количество монахов и монахинь; многочисленные чужестранцы со всех концов империи, посещавшие в то время Святой город (Иероним, Письма 46:10), привозили домой рассказы о его чудесах и восторженные описания богослужений, а некоторые оседали здесь. Иероним находился в числе таких новых поселенцев, прибывших с запада империи в конце IV в. Часть их была паломниками, решившими остаться, часть – беженцами: германцы и гунны уже начинали теснить Римскую империю в Европе. Приток переселенцев с запада значительно усилился после 379 г., когда римским императором стал Феодосий I, пламенный христианин из Испании. Он прибыл в Константинополь 24 ноября 380 г. в сопровождении огромной свиты набожных испанцев, готовых не жалея сил насаждать православное христианство. В 381 г. Феодосий закрыл, наконец, затянувшуюся полемику с арианством, провозгласив никейское православие официальным вероисповеданием Римской империи. Десятью годами позже он запретил все языческие жертвоприношения и закрыл старые святилища и храмы. Некоторые матроны из ближайшего окружения императора, в частности императрица Элия Флацилла, еще в Риме успели прославиться своей непримиримой борьбой с язычеством и строительством прекраснейших церквей в честь христианских мучеников. Теперь они принесли воинствующее христианство на Восток.