исходить в промозглый осенний день от статуи под открытым небом или от барельефа на надгробии.

– Ну, я пошел.

Тихо притворив за собой дверь, он вернулся к остальным.

– Ну? – спросили его.

– Шеф прав. Нельзя продешевить.

Из всех членов банды Бубен был самым независимым. Не потому, что меньше других уважал и боялся Плаща, а по самой своей сути одиночки. Если уж Бубен не хочет возникать по поводу, куда лезть другим?

Через час после первого своего появления Брателло снова прокатил мимо на велосипеде. На этот раз его увидели все, кроме Плаща и Поручика, который раскладывал на столе еду. Увидели, потому что постоянно подходили к фасадным окнам, смотрели сквозь щели между досками на освещенную солнцем улицу. Никого даже не пришлось подзывать, когда появился Брателло, бесшумно, как привидение, скользя в промежутке между порожним грузовиком и лесовозом с бревнами.

Даже на таком расстоянии все заметили что выглядел товарищ дерьмово – краше в гроб кладут.

– Бледный как смерть. Неужто так вымотался?

– Не понял разве? Поцарапали его. Не засек, как он руку держал?

– А смотрел сюда.

– Прикидывал, можем мы залечь в таком доме или нет?

– Да он, наверное, на все дома подряд так глядит… С тоской.

– Проще было бы заглянуть, проверить.

Неужели Плащ остался бы при своем убеждении, даже если б Брателло в прямом смысле постучал в ворота? Неужели не дал бы команды старику сторожу придержать овчарок?

Поручик позвал всех обедать. Ни стола, ни стульев в доме не было, пришлось усесться на двух перепачканных в известковом растворе козлах, накрыв их газетными листами. Проблем с размещением посуды не возникло. Электроплитка при включении в сеть по неизвестной причине перегорела. Готовить было не на чем, разогревать еду – тоже. Пришлось удовлетвориться шпротами. С тремя необходимыми для этого предметами – вилкой, плоской консервной банкой и куском хлеба каждый обращался по-своему.

С аппетитом уминал золотистых рыбок только Поручик, у остальных кусок в горло не лез. Они вяло жевали и с отвращением следили, как Поручик запрокидывает голову, чтобы не пропустить мимо рта ни одной капли масла. Губы поблескивали, прилизанные волосы при движении головы не шевелились, будто приклеенные.

Все молчали до тех пор, пока он не капнул маслом себе на брюки.

– Аккуратней надо.

– Как будто неделю не жравши.

– Смотри не поперхнись.

Поручик шумно рыгнул и улыбнулся почти с гордостью, ему было совершенно плевать на чьи угодно замечания.

– Скотина, – пробормотал Сыч.

– Кто? Я? Белены объелся?

– Товарищу не можем помочь, все соображают, как быть, а ты все жрешь и жрешь. Смотри, жопа слипнется.

– Может, тебе надо либо жрать, либо репой шевелить. А у меня, как у нормального человека, мозги отделены от пищевода.

– Чего с ним разговоры разговаривать? – махнул на Поручика Бубен. – Пусть подавится своими шпротами.

– Вот она, неблагодарность, – спокойно констатировал Поручик, приподнимая двумя пальцами за хвост очередную безголовую рыбку. – Пооткрывал всем консервы, нарезал хлеб. И вместо спасибо получил… Переживаете за товарища? Чего ж тогда насчет Узбека язык в жопу засунули?

На этом «разбираловка» закончилась. Кто-то пробовал без настроения ковыряться вилкой в банке, кто-то, как Бубен, встал и вышел в коридор.

* * *

Глеб с удовольствием расспросил бы любого из своих противников, приставив пистолет к затылку. В отношении того, кто первым выбыл из строя, это было вполне реально – его всего-навсего оглушила выбитая дверь. Но спокойной минуты для такой беседы по душам Сиверову никто не собирался выделять.

Сразу после первых выстрелов в дом проникли еще люди. Вдобавок подтвердилось, что окно держали под прицелом. Сиверов получил доказательство в виде пули, выпущенной из снайперской винтовки, – пролетев через пустой дверной проем, она раскрошила стенку в коридоре в опасной близости от Глебовой головы.

Пришлось срочно отползать в сторону от проема, но через несколько шагов в ту и другую сторону просматривались в темноте две соседние распахнутые настежь двери. Стрелок, наверное, выбрал окно слева или справа, поджидая в прицеле ночного видения знакомый с недавнего времени силуэт. Глебу предстояло этот выбор угадать и сделать противоположный.

Стрельба до сих пор не могла потревожить жителей городка – стволы были снабжены глушителями. Даже снайперская винтовка не выдала звуком местонахождение стрелка.

Все, кто находился теперь в здании, подбирались к Глебу с разных сторон, но вперед не лезли. Догадывались, что короткое замыкание он устроил не просто так – рассчитывает приобрести в темноте преимущество.

Он не знал точно, сколько ему противостоит людей, и решил не искушать судьбу. Тем более что современные средства связи позволяли противнику в сжатые сроки организовать подкрепление.

Нужно было прорываться на выход. Слепой толкнулся в ближайшую дверь на противоположной стороне коридора, хотя этот его маневр могли с легкостью предугадать. Потянул с собой за шиворот оглушенного противника, подтащил его к окну. Если с этой стороны тоже дежурит, приникнув глазом к прицелу, «Карлсон, который живет на крыше», он, по крайней мере, еще не видел врага.

Встав у стенки возле окна, Глеб поставил на ноги тяжелого, безвольного, как кукла, противника. Резко сдвинул его в сторону проема и, пригнувшись, выбросил вниз, пробив чужой головой двойное оконное стекло.

У людей внизу не было времени оценить ситуацию – кто еще может сигануть вниз из окна, кроме ночного незнакомца? В последнюю минуту перед тем, как выпустить из рук мешок, туго набитый бесполезными плотью и костями, Глеб почувствовал, что в его прикрытие попала пуля. В следующую секунду человек, превратившийся в чучело-мишень, полетел вниз. Там, внизу, Глеб успел разглядеть еще две вспышки выстрелов.

Такая судорожно быстрая реакция дала ему ясную картину, полный расклад. Выпрыгивая следом за ложной мишенью, он не стал переворачиваться в воздухе, как часто это делал. Просто прыгнул ногами вниз и еще до приземления прицельно выстрелил с двух рук. Дорога освободилась, ближние кусты закрыли