– Никита?

– Не знаю, – Катя поежилась.

– Никто не заставлял тебя любезничать. Сослалась бы на головную боль и ушла бы к себе.

– Это ты сейчас так говоришь, а вчера сказал бы, что я распугала всех гостей. Я ужасно себя чувствовала, мне казалось, что кто-то из присутствующих причастен к похищению, кто-то настроен против Абросимовых.

– Только не говори, что ты поделилась с ним этими соображениями.

Катя опустила голову и виновато кивнула.

Левитин снова сел, сцепил руки и уперся костяшками пальцев себе в лоб.

– Нет слов. Ты заставишь меня ругаться матом.

– Ты обещал не злиться.

– Да какое теперь имеет значение моя злость? Даже если я сейчас выдеру тебе все волосы, а ты меня покусаешь, это мелочь по сравнению с тем, что случилось.

– Я говорила с ним только о своих ощущениях.

– Ты не могла сказать ничего хуже. Принеси мне чего-нибудь выпить.

Катя с готовностью побежала исполнять просьбу, хотя понимала, что не искупит этим своей вины.

Глава тридцать пятая

Бубен не стал сразу приближаться к трупу товарища. Важно было убедиться, что никто не свернул следом за Брателло. Только через четверть часа он приблизился к телу, открыл заглушку на горловине вкопанного в землю резервуара и пропихнул труп внутрь, в емкость с несколькими тоннами подсолнечного масла.

Идеальное место для хранения. Во-первых, масло – отличный консервант, во-вторых – в земле не так жарко, как снаружи. В третьих, все делается быстро. Не надо копать яму или придумывать что-то другое. В ближайшее время труп не заметят – в предназначенном на продажу масле не появится никаких признаков разложения. Ни запах не должен измениться, ни цвет.

Куда стрелять, чтобы крови почти не было, Бубен хорошо знал – асфальт возле горловины практически не запачкался. Теперь можно было возвращаться – уже в другом обличье…

Все обошлось хорошо, только вот на душе у Бубна давно не было так погано. Он не обманывался насчет своих заслуг в благополучном исходе дела. Никого он в этот раз не обвел вокруг пальца, кроме самой жертвы. По всем приметам Брателло не играл роль приманки. Значит, не стоило его мочить…

Допустим, не нравились шефу его бесконечные круги на велосипеде. Правильно не нравились, скоро они привлекли бы к себе внимание. Но ведь разрешить ситуацию можно было по-разному. Всего лишь улучить момент, шепнуть Брателло адресок, когда проедет мимо. И он перестал бы накручивать круги…

Вернувшись в рабочей спецовке на «объект номер два», Бубен первым делом направился с отчетом к Плащу. Тот с первого раза понял, что все в полном ажуре, и вопросов задавать не стал. Бубен молча выложил на стол пистолет с глушителем. Невысказанные чувства искажали его лицо в гримасе.

– Ладно уж, облегчи душу, – разрешил Плащ. – А то смотрю на тебя, самому кисло. Как будто дичок с яблони подобрал и сгрыз.

– Человек чудом выкарабкался, и все для того, чтобы свои же его…

– Если б он мозги имел. На хрена мы ему так срочно понадобились? Долю свою боялся пропустить? Залезь поглубже в дырку и посиди один, даже если это скучно. Трудно было догадаться?

– Да он ранен был в плечо. Я потом только увидел, когда подошел. Похоже, у него там воспаление началось.

– И на что он рассчитывал? Что мы ему здесь лазарет организуем?

– А куда ему было с пулевым ранением соваться? У нас же есть доктор, который держит язык за зубами. Вот он и думал, наверное, что поможем…

Бубен скорее жаловался, чем предъявлял претензии. Голоса повышать не смел. Его табурет стоял на некотором расстоянии от стола – опустив голову, Бубен увидел босые ступни Плаща в шлепанцах. Нового человека удивило бы сочетание темного костюма и светлой сорочки шефа со шлепанцами на босу ногу. Но Бубен привык.

Его внимание привлекло другое – несколько темных пятнышек на полу. Правая рука Плаща неподвижно лежала на столе, левая, по-видимому, покоилась на колене – ее не было видно. Неожиданно к пятнышкам на полу добавилось еще одно, блеснув свежестью. Тут Бубен понял: шеф снова загнал себе булавку под ноготь.

Привыкнуть к этому странному обычаю было невозможно. Плащ совершал его редко, и каждый раз на гладком и бледном его лице с тяжелыми, каменными чертами ничего не отражалось. Боль он, конечно, чувствовал. Наверняка она призвана была подавить другое неприятное чувство. Впрочем, Бубен сомневался, что шеф считал себя виноватым перед Узбеком или перед Брателло. Скорее это было чувство досады на самого себя за то, что дело идет не гладко.

– Пускай ребята заглянут к Абросимовым, поинтересуются, как там голубчики.

Левитин чувствовал, что должен собрать двух своих добрых друзей, завсегдатаев ужинов с классической музыкой. Должен объявить им, что произошло: все они стали объектами скрытого наблюдения и изучения. Что может быть хуже – только разорение, захват в заложники или неизлечимая болезнь.

Как именно объявить, в какой мере откровенничать? Признаться, что все случилось в его доме, что его собственная жена тайком, без спросу общалась с неизвестным типом, дала понять яснее ясного, что ее можно использовать? Позорище!

Он решил поговорить с Генрихом и Юрой по отдельности. Сказать, что обнаружил «прослушку» в своем загородном доме и уверен в ее связи с делом Абросимова. Особые надежды он возлагал на Потапова. Как-никак работает в правительстве – не министр, но важное лицо.

Пусть замолвит словечко, пусть пожалуется, как нормальных людей прессуют ни за что ни про что. Фактически по единственной причине: имели несчастье быть с похищенным в хороших отношениях.

– А ты уверен, что «жучок» недавно поставили?

Потапов смотрел в упор своими выпуклыми, светлыми до полной бесцветности глазами. Впервые Михаил отдал себе отчет – именно эти глаза мешали в полной мере сблизиться с Потаповым. Даже тогда, когда Юра еще не