не смогла принять его, полюбить полностью. Всего без остатка. А лишь его часть, иллюзию, которую он долгие годы создавал.

Обычно, его это устраивало, ведь зверь, его вторая половинка, не мог этого видеть. Но сейчас всё было иначе. Тьма не была заперта. Зверь внутри услышал эти мысли. Восстал, против этого взгляда. Забурлил, забился внутри. Потребовал дать ему волю.

— Ты... Тебя отстранили? — Элиза подняла ладонь к лицу. Ресницы её задрожали. А в голосе зазвенели жалость и скорбь. Почти искренние. — Боги, как... За что?

— Я...

Персиваль не знал, что сказать. Он не был уверен, что понял, почему с ним так поступили. И в тоже время сомневался в своих собственных оправданиях. Если он всего лишь выполнял приказ, если он всё сделал правильно, тогда почему же его выкинули, как клинок, начавший покрываться ржавчиной?

Он хотел сказать ей, что его предали. Потому что не мог найти других слов. Сказать, что он злится.

Боги, как же он злился! На генерала, не желавшего слушать объяснений. На взгляды сослуживцев, которые винили во всём его. На подполковника Орсела, который... сказал, что он поступил правильно. На жену, которая всегда пробуждала в нём сомнения. Сомнения в заветах отца. В том, что путь, по которому он идёт, верный.

Но он не сказал этого. Потому что знал, что не получит поддержки. Не от неё. Лишь от зверя внутри него. Зверя, который чувствовал его ярость. Питался ей, становясь сильнее. Набухая, словно загноившийся нарост, готовый вот-вот лопнуть.

Персивалю всегда удавалось запереть его. Посадить в клетку и спрятать ключ. Всегда. Но не сегодня.

Дверь в кухню распахнулась. На пороге стоял Аллек — вновь радостный, с раскрасневшимися от возбуждения щеками. С огнём в глазах.

— Отец! — крикнул он, заходя внутрь и совершенно не замечая напряжения, повисшего в комнате и сделавшего воздух густым и удушливым, словно смог. — Я совсем забыл показать тебе! Позавчера на спарринге мне вручили новый тренировочный меч! С тремя звёздочками на гарде! Думаю, это из-за того, что я перевожусь в другое место, но всё равно здорово! Ты должен прийти на одну из моих тренировок, когда я вернусь. Такие мечи есть только у трёх...

Пока он говорил, он достал простенький клинок из-за спины. Вальяжно взмахнул им, разрезая воздух.

Персиваль метнулся к двери. Обострившимся зрением увидел, как влажное полотенце упало с колен. Услышал, как громыхнул рухнувший на спинку стул. Ощутил ударивший в лицо воздух, когда сделал два быстрых шага. Ощутил... свободу.

Боль пронзила правую руку. Персиваль застыл, тяжело дыша и не до конца понимая, где находится и что делает. С удивлением посмотрел на ладонь. Сперва увидел красную каплю, оставившую мутный след на запястье и полетевшую вниз. Затем лезвие. Незаточенное лезвие тренировочного меча — игрушки, которую он сжимал так сильно, что болело предплечье.

И только после этого ощутил тишину. Липкую, мерзкую, словно пот. И взгляды. Увидел, как сын испуганно смотрит на него с приоткрытым ртом — хоть и не отпускает меч. Почувствовал затылком взгляд жены, наверняка, не менее ошарашенный.

— Ты... — Он почти рычал, не в силах заставить себя успокоиться. — Никогда... Слышишь, никогда не приноси войну в дом.

Боги, к кому именно он обращался? К сыну или самому себе?

— Д...да, сэр, — промямлил Аллек. С каких пор сын называл его так? Начал только что? Или делал так уже долгие годы?

Мальчик отпустил меч. Затем, не сводя ошарашенный взгляд с отца, прошёл к столу. Медленно опустился на своё место. Персиваль знал, что должен последовать его примеру. Должен сделать это, пока он ещё может всё исправить. Должен хотя бы попытаться. Вновь нацепить на себя намордник спокойствия, безразличия, отстранённости. Снова стать человеком.

И не мог.

— Я... — голос, вырвавшийся из горла, был чужим. — Я вспомнил, что должен был прийти на встречу. Совсем... Совсем забыл об этом.

Перед глазами всё было мутным. А зверь кричал внутри так громко, что закладывало уши. Рвался на свободу. Просил выпустить его, подчиниться, отдать контроль, как миг назад. Обещал избавить от сомнений. Обещал спокойствие. Спокойствие, которое сейчас было необходимо. Зверь кричал, что нет другого способа получить его. Только кровь.

Персиваль на ватных ногах развернулся к двери. Покачиваясь, сделал шаг и вдруг услышал, как за спиной Элиза подскочила с места. Подбежала к нему. Замерла в шаге.

— Перси... Ты... — голос дрожал от подступивших слёз. — Я тебя чем-то расстроила?

Конечно. Расстроила тем, что не можешь помочь. Расстроила тем, что остаёшься так добра. Заботлива. Тем, что рядом именно ты, а не человек, которому можно было бы проломить череп.

— Нет, — губы сами произнесли необходимые слова. — Прости... Я должен уйти...

И вдруг она обняла его. Прильнула к спине, прижалась, и он дёрнулся ей навстречу. Почувствовал знакомый, но слишком далёкий отзвук тепла. Всего лишь оттенок. Прислушался к себе. Ища стыд. Привычный, родной. Стыд, который он всегда испытывал рядом с Элизой. Стыд за то, кем он был, когда уходил из дома. За то, каким становился в пылу битвы. За то, что порой забывал, почему он сражается. Забывал, когда видел врага, сжимавшего в руке клинок. Забывал на те мгновения, когда враг ещё дышал.

Он должен был испытывать этот стыд. Так было правильно. Так было необходимо, чтобы... вернуться домой.

Но стыда не было. Персиваля сжирал страх. Страх, что он больше не испытает тех чувств. Не окажется в горниле сражения. Не выйдет один на один со смертью. Не ощутит ту сладостную ярость, которая отключает все остальные чувства. Страх, что ему придётся заточить зверя внутри себя навсегда.

Страх, что он навечно останется заперт здесь. Заперт в этом доме. Рядом с ней и Аллеком... В этой...

Он вдруг почувствовал, что задыхается, и вырвался из объятий. Направился к двери, зная, что не должен оглядываться. И всё же сделал это.

Аллек был напуган, хотя вряд ли в полной мере понимал, что видел. В глазах Элизы стояли слёзы. Боги, слёзы любимого человека. То, что у любого разожжёт в груди бурю эмоций. У Персиваля это был коктейль из ярости и беспомощности. Хотелось оторвать голову тому, кто виновен в этих слезах. Вот только в этот раз им был он сам. Как, впрочем, и во все другие.

Он впопыхах вышел из дома. Направился по тропинке к воротам, выскочил из них, растолкав стражу. Пошёл по дороге, замечая, как прохожие шарахаются в