— Ясненько, — пробубнилаЖенька, — только у меня адрес, телефон ее потеряла.

— Давай, — обрадовалась я.

— Она живет в Солнцеве.

— Вот странность! Думала, ей отЛадожского квартира в центре осталась. Кстати, кто он ей, дед?

— Нет, отец.

— Сколько же Наде лет?

— Фиг ее знает, за тридцать.

— Господи, сколько ж Ладожскому было,когда он дочь родил?

Женька стала шуршать бумажками.

— Восемьдесят.

— Ой!

— А жене двадцать.

— Ну и ну!

— Она была восьмой супругой Ладожского.

— О-о-о…

— Он ее бросить не успел, —зачастила Женька. — Вернее, официально парочка разбежалась, когда Надькедесять исполнилось, на почве ревности скандал случился. Неужели не слышала?

О нем тогда вся Москва судачила, до сих порнаши помнят, какой тарарам стоял. Да уж, нынешним звездам такое не устроить. УЛадожского квартира на Тверской, в доме около Центрального телеграфа, так изокон шмотки летели, мебель. Всю улицу завалили!

— Чего же он хотел? — вздохнулая. — Женился на девочке, ясное дело, она старичку рога наставила.

Еланская хмыкнула.

— Да нет, все наоборот. Это Матвейлюбовницу завел, а Раиса его поймала. Прямо в кровати!

Ну и устроила ему выволочку: мужнины пожиткипо улице рассеяла, бабу голой по Тверской погнала. Народ чуть не умер при видетакого зрелища!

— Постой, — удивилась я, — еслиЛадожскому на момент рождения дочери исполнилось восемьдесят, то получается,что новую любовь он закрутил в.., девяносто?

— Ага, — подтвердила Женька. —Говорю же, нынешние звезды слабоваты, куда им до великих стариков. Вот те житьумели! В общем, Раисе повезло, Матвей от нее к Верке ушел, но официально разводоформить не успел, умер. Все нажитое Райке отошло, и уж, поверь мне, наследствосладкое. Раиска потом замуж не выходила, пить начала, что с ней случилось, незнаю. А Надька в шоколаде: квартира на Тверской, дача в Снегирях, муж богатый…Везет бабе!

— Почему же тогда она в Солнцеве живет?

— Балда! Там воздух свежий. Какая вцентре экология? Даже крысы подохли!

— А где работает Надя?

Еланская развеселилась окончательно:

— Ой, не могу! За фигом ей служить, стакими деньгами-то! Ты бы пошла ломаться при наличии миллионов?

— Дома сидеть скучно.

— Ты, Лампа, натуральный лапоть. Надькапо тусовкам шарится, она светская львица.

— Кто?

Женя издала протяжный вздох.

— Бездельница с бабками. Только развеможно такое человеку в лицо сказать? Вот журналисты и придумали оборот«светская львица». Это особи, посещающие почти все мероприятия. Кстати, поналичию на тусовке подобных дамочек судят о пафосности сборища. Они ходят лишьна вечеринки хай-класса, а на какой-нибудь день рождения пиццерии неотправятся. Ясно?

— Угу, — ответила я.

— Злые языки говорят, что кое-кто изтаких львов и львиц за свой визит денежки с устроителей берет, —разболталась Женька. — Про поэта Семкина точно знаю: ему конвертикпредложи, припрет мигом. А где Семкин — там драка; где мордобой — тамжурналюги; где пресса — там фото; где снимки в «Желтухе» — там известность.

Вот и зазывают Семкина на дни рождения. Кому,скажем, нужен генерал N? Сколько их, таких! А вот если Семкин приехал, дапристал с пьяных глаз к семипудовой жене героя праздника, схватил ее за всякиеместа, побил сына генерала, подрался с охраной… Вот тут читай про праздник вгазете, пришла слава! Только, думаю, ты зря Надьку позвать решила, она бабки неберет. Хочешь телефон Семкина?

С огромным трудом избавившись от трещавшей безумолку Еланской, я завела мотор и порулила в сторону МКАД. Женька невыносима:сама наговорила подробностей о светских обычаях, тут же сделала выводы ирешила, что я, невесть по какой причине, надумала устроить сборище спривлечением «львиц».

* * *

Дом, в котором обитала Ладожская, поразилкрасотой подъезда. Беломраморные ступени, позолоченные перила, ярко-красныйковер и шкафообразный охранник, немедленно спросивший:

— Вы к кому?

— К Надежде Ладожской, — улыбнуласья.

Тяжелый взгляд парня в форме прошелся по моейфигуре, потом секьюрити, слегка сменив тон, осведомился:

— Вас ждут?

— Да, — уверенно ответила я.

— Минуту, — вежливо, но решительноотреагировал парень, потом взялся за телефон и, навесив на лицо улыбку,прочирикал в трубку:

— Надежда Матвеевна, извините забеспокойство, к вам женщина пришла. А-а, ща, поинтересуюсь. Вы модельер?

Последний вопрос был адресован мне.

— Да, — снова твердо ответила я.

— Она самая, — доложил он в трубку иснова повернулся ко мне:

— Вирджиния Паоло?

Я закивала.

— Точно, — сообщил охранникабонентке, — впускаю.

Дверь Ладожская открыла не сразу, мне пришлосьпромаяться на лестничной клетке минут десять, прежде чем на пороге появиласьбезвозрастная женщина с очень приятным, милым, совершенно ненакрашенным лицом.

— Входите, — ласково пригласила она.

Я обрадовалась. Честно говоря, представляласебе Надежду иной — этакой барыней с надменным взглядом. Но тут милая женщинадобавила:

— Хозяйка в будуаре.

И мне стало понятно: она горничная.

Будуар походил на меховую жилетку. Полукрывали шкуры неизвестного, невинно убиенного животного, стены обтягивалабархатная ткань, окна прикрывали тяжелые драпировки, сделанные, похоже, изкошачьих шкур. А еще здесь удушающе пахло то ли специями, то ли благовониями,то ли на редкость вонючими духами.

У меня зачесалось в носу и запершило в горле.

— Вы явились на два часа раньше! — снегодованием воскликнула женщина, полулежавшая на диване.

— Извините, — пробормотала я,лихорадочно соображая, как побыстрей подобраться к основной для меня темеразговора.

Ладожская села и тряхнула светлыми кудрями.