мысли – не то же самое, что проклятия. Я никому не причинила вреда, – возражает она.

– А что насчет миссис Блейк? – вопрошает Клементс.

От этого имени она вздрагивает.

– Я ни в чем не виновата.

– Миссис Блейк обвиняет вас в том, что вы помешали родиться ее ребенку, – заявляет Раш.

– Это неправда. Она никогда не носила под сердцем дитя. Я знаю признаки беременности. – Она краснеет от понимающих смешков мужчин. – Не из собственного опыта, – объясняет девушка. – Когда я была служанкой у своей госпожи, миссис Грейс Роул, она плохо себя чувствовала, когда была беременна, и много ела. Ни одного из этих признаков миссис Блейк не проявляла.

– Вы знакомы с миссис Роул? – вмешиваюсь я.

Она кивает, бросив на меня короткий взгляд.

– Какое-то время я работала у нее служанкой. Все сомневались в том, что говорила миссис Блейк, но я была единственной, кому хватило смелости высказать свои сомнения вслух. Я не виновата в том, что единственное, что она носит в животе – это собственная смерть.

– Так ты и ведьма, и провидица? – подначивает Раш.

– Ни то, ни другое, сэр. – Девушка не отрывает от него взгляд. – Но несмотря на это, вас я вижу насквозь. – Раш вдруг начинает щекотать ее перышком, и она морщит нос. Затем он делает шаг назад, чтобы сократить расстояние между ними с помощью кулака. Один удар приходится девушке в челюсть, другой – в глаза. Она падает навзничь, и я бросаюсь к ней.

– Любые признания, полученные такими методами, незаконны, – подает голос Уилл, не вставая с места.

– Она улетела, – говорит Раш миссис Барнетт, пришедшей, услышав крик Бесс. Стирая кровь с костяшек пальцев, он встречает ее обеспокоенное выражение лица с улыбкой. – Не сломал, хотя носовой платок и испортил, – добавляет мужчина, бросая окровавленную ткань в пятящуюся от него миссис Барнетт.

Допив свой эль, Клементс сверху вниз смотрит на Бесс, растянувшуюся у его ног.

– Улетела, – повторяет он, и мужчины заливаются смехом над его остротой.

Губа у Бесс рассечена, а лопнувшие кровеносные сосуды под глазом напоминают созвездие. Девушка хмурится, когда я протягиваю ей носовой платок, и я вспоминаю, что она связана.

– Позвольте? – Она кивает, и я осторожно промокаю рану, пока она изо всех сил старается не дергаться.

– Нужно было получше спрятаться, – бормочет она.

«Вы ни в чем не виноваты», – хочу сказать ей я, но вместо этого поворачиваюсь к Рашу.

– Вы ведь сами сказали мне, что мужчина не должен поднимать руку на женщину.

Он пропускает мои слова мимо ушей.

– Не вижу тут ни одного мужчины, – бросает Бесс.

Приподнявшись, Клементс останавливается, когда я встаю между ними. Раш ухмыляется. Сопротивление Бесс доставляет ему удовольствие, и ее злоба лишь играет ему на руку.

– А я не вижу тут женщины. Только ведьму и шлюху, – усмехается Раш.

– Не понимаю, почему тебя это так забавляет, – замечает Клементс, увидев, что она смеется.

– Радуюсь тому, как мне везет. Вчера я была просто наглой нищенкой, а сегодня – уже что-то посолиднее! – шутит она.

– Ты – не более, чем шавка! – злобно бросает Раш.

– И все же вы все собрались тут, чтобы услышать, как я лаю. – Она издает пронзительный вой.

– Все затянулось, – бросает Раш, и по его молчаливому приказу наблюдатели закрывают дверь. – Мне не хватает терпения, чтобы извести ее одними лишь словами. – В его голосе проскальзывают угрожающие нотки, от которых мы замолкаем. Раш оборачивается ко мне. – Подай-ка инструмент.

– Мистер Раш, – произносит Уилл мягким тоном, над которым Раш лишь насмехается.

– Инструмент, – повторяет Раш, нависая надо мной. – Ты находишься в этой комнате вместе с нами. Перестань прятаться за своими бумагами, делая вид, что это не так.

Он кивает в сторону деревянной подставки в углу, на которой лежат различные инструменты: ведьмина уздечка, которую наденут девушке на голову, чтобы искалечить язык и заставить замолчать; игла для поиска дьявольской метки; клещи, которые раздавят ее пальцы, словно цветы для гербария.

Он замолкает, когда я тянусь за иглой. Мои руки зависают над щипцами, но от этого выбора меня удерживает воспоминание о песнях Фрэнсиса и Агнес. Все это что-то сулит, говорю я себе, когда ко мне подходит Уилл. Это сулит мой побег. Внезапно он выхватывает орудие прямо у меня из-под носа и протягивает его Рашу. Голоса мертвецов становятся все громче, и мои мысли начинают путаться. Уилл садится, а Раш начинает издеваться над Бесс, водя тисками у нее перед носом. Девушка бледнеет, но не кричит, даже когда Раш, передав инструмент Клементсу, вытягивает ее руку, словно веревку. Клементс водит винтом вдоль пальцев Бесс, прижимаясь к ней лицом. От воспоминания о песне Агнес у меня дрожат колени, и я сглатываю металлический привкус ужаса, который она запомнила.

– Держите ее ровно, – приказывает Раш, окидывая нас взглядом так, словно мы – часть сцены, которую он создал в своем воображении. Губы его растягиваются в похотливой улыбке.

Ему все это слишком нравится, он ни за что не остановится. Наблюдатели да и город в целом все для него упростили. И я тоже: тем, что подкидывал дров в огонь каждый раз, как отвечал на его оскорбления смехом, а не презрением. Глядя на меня, Уилл предостерегающе кивает. Мы цеплялись за мечту, которая при приближении к ней рассыпается в прах. Даже если бы мы заставили Раша уехать, то он продолжил бы свою работу и в других городах. Я же закончу здесь.

Клементс с улыбкой уже готов сжать тиски, но я сбиваю его с ног резким толчком.

– Девчонка, – хрипит он, едва поднявшись.

Альтамия. Я рискую все испортить, но не могу позволить еще одной женщине петь о Клементсе.

Я еще не успеваю ничего ответить, как он вдруг на меня набрасывается. Уилл вклинивается между нами, но удары Клементса отбрасывают его назад. Бесс и все остальные наблюдают за нашей потасовкой, и по тому, как они отпрянули назад, видно, насколько она их шокировала.

– Ее зовут Альтамия! – кричу я, когда Клементс устает со мной драться. – А Агнес Райт – это имя той юной девушки, на которую вы напали со спины, а потом утопили.

Он широко раскрывает глаза от удивления. Его задело не обвинение, а сам факт того, что все может ускользнуть у него из рук. Клементс был слишком увлечен, планируя свое будущее, чтобы подозревать, что моя к нему лояльность совсем не была искренней.

– Я не убийца! – протестует он.

Песня Агнес раздается в моей голове навязчивым плачем:

Я онемела. Меня баловали, но лишь один-единственный человек меня ценил. Крошечное, неприметное существо со ртом, онемевшим от привкуса железа.

– Лжец, – фыркаю я.

Он замолкает, скривив губы.

– Я ни о чем не жалею, кроме одной вещи. Эта служанка… Все это прошло как-то недостаточно торжественно. Слишком быстро, чтобы я успел получить удовольствие.

Я чуть не задыхаюсь от прилившей ко рту желчи. Клементс шмыгает носом,