мне нужно кое-что сделать, нам с мамой надо лететь в Ванкувер на похороны тети Тины, но я скоро вернусь, и мы вместе поедем в Торонто, и она какое-то время поживет у меня, даст себе передышку, и Ник уже здесь, он вернулся в Виннипег и будет ее навещать каждый день, а мне надо ехать, и я хочу быть уверена, что с ней все будет в порядке, пока я в отъезде; что я вовсе не умаляю ее страданий, что я ей сочувствую, что она в состоянии контролировать свою жизнь, что я понимаю – боль бывает не только физической, но и душевной, и ей хочется прекратить эту боль и уснуть навсегда, что для нее жизнь закончилась, но для меня-то она продолжается, все еще продолжается, и мои попытки ее спасти – тоже часть этой жизни, пусть даже мы с ней по-разному понимаем, что значит «спасти», и я сделаю все, что ей хочется, но только если не будет иного выхода, если мы не найдем другой двери, которую можно открыть или выбить, потому что если такая дверь все-таки есть, я буду биться в нее, в эту чертову дверь, пока не сломаю все кости. Ты что-нибудь съешь? Ты мне скажешь хоть слово?

Она протянула мне руки, как ребенок, проснувшийся утром и требующий объятий. Я обняла ее и разрыдалась.

На выходе из психиатрического отделения я остановилась у сестринского поста. Положила руки на стойку ладонями вверх, словно их сейчас приколотят гвоздями к пластмассовой столешнице. Пожалуйста, сказала я, не отпускайте ее. Я вас очень прошу. Две медсестры в голубой форме, с волосами, собранными в хвосты, оторвались от компьютеров и обернулись ко мне. Я повторила: Пожалуйста, никуда ее не отпускайте.

Прошу прощения, сказала одна из медсестер. Кого не отпускать?

Мою сестру. Эльфриду фон Ризен.

А ее разве выписывают?

Нет, ее не выписывают, сказала я. Я просто прошу, чтобы вы ей не верили, если она скажет, что с ней все в порядке, потому что она умеет быть убедительной, и вы решите: ну, ладно, зачем держать человека в больнице, если с ним все в порядке, освободим место в палате. И поэтому я вас прошу: никуда ее не отпускайте. Пожалуйста.

Простите, а вы ей кто?

Я ее сестра!

Да, точно. Вы говорили. Медсестра принялась изучать медицинскую карту. Ее напарница сосредоточенно таращилась в свой монитор. Ее разве выписывают? – снова спросила первая медсестра. Ее врач говорил, что ее скоро выпишут?

Нет. Теперь я вцепилась в край стойки, как тот парень, висящий над пропастью в «Избавлении». Нет, он ничего такого не говорил. Я просто хочу получить гарантии. Я беспокоюсь, что вы отпустите ее домой, потому что она попросит ее отпустить и при этом покажется вполне нормальной, вполне здравомыслящей.

Насчет выписки решает врач.

Да, сказала я, но дело в том, что ей хочется умереть, и, если ее отпустят, я боюсь, она покончит с собой, даже если очень убедительно скажет вам, что у нее нет желания покончить с собой. Я чувствовала, как колотится мое сердце. Кажется, я начала заговариваться. Я что-то мямлила, глядя себе под ноги, и медсестры не разбирали ни слова, так что им приходилось напрягать слух, чтобы расслышать, что я говорю.

Прошу прощения, перебила меня первая медсестра, но только врач будет решать, готова она к выписке или нет.

Из-за угла коридора вышла Дженис, наши взгляды пересеклись, и я воскликнула: Дженис! Дженис! Я тут прошу, чтобы Эльфи не отпускали, пока меня не будет в городе. Я скоро вернусь и заберу ее к себе в Торонто на пару недель или месяцев, и я прошу, чтобы…

Я закашлялась и не могла говорить. Дженис держала в руках гитару. Она положила ее на стойку сестринского поста, подошла ко мне и накрыла ладонью мою руку. Посмотрела мне прямо в глаза.

Не волнуйтесь, сказала она. При ее нынешнем состоянии и с учетом всего, что с ней было прежде, ее выпишут еще очень нескоро. И уж точно не выпишут без четкого плана дальнейших действий. Пока еще непонятно, что это будет: долгосрочное лечение в стационаре или постоянные амбулаторные визиты к психиатру, – но мы не отпустим ее домой, пока врач не решит, как именно обеспечить ее последующее наблюдение.

Хорошо, сказала я. Хорошо. Я прикоснулась к гитаре, к ее гладкому золотистому корпусу.

Йоли, сказала Дженис, мне кажется, это отличная мысль: свозить Эльфи в Торонто. Я поблагодарила ее, она отпустила мою руку, и у меня больше не было ощущения, что я сейчас сорвусь в пропасть.

В самолете я задремала и проснулась уже высоко в голубом небе, над мягкими белыми облаками. Мама спала, положив голову мне на плечо. Моя сумка открылась, все ее содержимое высыпалось мне на колени. Я потрогала свой лоб, мокрый от пота. Из меня выходила вся жидкость – пот, кровь и слезы, как на большой распродаже, когда надо срочно избавиться от всего прежнего ассортимента, даже весь хлам в моей сумке вывалился наружу, словно у меня было столько всего – во мне было столько всего, что ничто другое уже не вмещалось. Мама проснулась, выпрямилась и уставилась в одну точку прямо перед собой. Потом тихо хмыкнула и повернулась ко мне с таким видом, будто пыталась вспомнить, кто я такая и где мы находимся. Я подумала: Не вспоминай. Оставайся в блаженном неведении. Не вспоминай. Но она уже вынырнула из тумана сонливости и сказала: Да, Йоли, иногда просто нужно быть смелой, а что еще делать? Однажды, когда мама работала в социальном центре помощи детям, ей пришлось забирать новорожденного ребенка у шестнадцатилетней матери-наркоманки. Девушка набросилась на маму в ее кабинете и разбила ей очки, так что на переносице остался глубокий порез, и тонкий изломаный шрам до сих пор сияет белизной на фоне маминого летнего загара. Я легонько погладила этот маленький шрамик. Мама убрала мою руку от своего носа и крепко ее сжала.

Да, мам, я согласна. Но до какой степени смелой?

Ну… по крайней мере, такой же смелой, как Александр Солженицын.

Слушай, мам…

Да, Йоланди. Она улыбнулась и наклонилась поближе ко мне, чтобы лучше слышать.

Мне кажется, было бы здорово, если бы Эльфи приехала ко мне в гости в Торонто. Когда ее выпишут из больницы.

Отличная мысль!

Я работаю дома и всегда буду рядом. И Нора тоже будет рядом. Эльфи надо сменить обстановку, чтобы ничто на нее не давило. Стоит попробовать, правда? Я могу арендовать для нее пианино, если она захочет играть, и надо будет узнать, есть ли у нас прокат лодок.

Зачем вам лодка?

Я живу рядом с озером.