не приходилось. Ни в чем не раскаивалась, и делать этого не собиралась. Не стал просить прощения за свою резкость и Константин Константинович. Он, будто ничего не произошло, спросил:

— Гальшку я скоро увижу?

— Никогда!

— Мне сообщили, что Зборовский доставит ее тебе.

— Гальшка будет жить в Вильно, куда и я отправляюсь.

Это усложняло ситуацию. Ему не просто хотелось видеть племянницу. Слов нет, соскучился по ней. Знал, как тяжело ей после гибели мужа. Но приезда ожидал еще и потому, что понимал: когда состоится суд над Зборовским, Гальшка будет проходить в качестве основного свидетеля, значит, ее показания станут едва ли не самыми важными.

Безусловно, со стороны воеводы найдутся желающие повлиять на этот процесс в собственных интересах. На княжну будет оказано сильное давление. Скорее всего, непосредственно через мать. Хотя, может случиться и так, что Беату обойдут стороной. Начнут действовать через отца Антонио или Марысю. Оба внезапно исчезли из Острога, а раз Зборовский привезет Гальшку в Вильно, то, скорее всего, они уже находятся там.

Как быть, Константин Константинович не знал. Конечно, можно поехать в Вильно. Не сомневался, несмотря на препятствия, чинимые Беатой, в замок войдет. Как и был уверен, что его появлению племянница обрадуется. Но понимал, что Гальшка теперь в таком состоянии, что ее необходимо меньше волновать. Одно дело, если бы она находилась в Остроге. Здесь и родные стены помогают. В Вильно же, где рядом чужие, незнакомые люди, ей и так очень тяжело. Разговор по душам вряд ли получится. Поэтому и не стоит спешить с посещением Вильно, лучше заняться оформлением материалов для суда над Зборовским.

Чем Острожский и занялся, обратившись к родственникам Сангушко. Сделал это своевременно, потому что многие из них, зная о гибели Дмитрия, не догадывались об обстоятельствах смерти. Возмущенные действиями Зборовского, они охотно согласились поддержать Константина Константиновича в изобличении убийцы. Заручился поддержкой и влиятельных магнатов Великого Княжества Литовского. С пониманием отнеслись к его усилиям и многие в Короне. Но особенно важным стало то, что поддержал Волович, пользующийся большим авторитетом и в литовских, и в польских кругах.

Гальшка тем временем томилась в виленском замке. Нет, она не была затворницей, вынужденной постоянно находиться в отведенной ей комнате, превращенной в тюрьму. Наоборот, могла распоряжаться своим временем по усмотрению. Но как раз это и не нужно было ей. Сутками не выходила из комнаты, никого не хотела пускать к себе. За исключением прислуги, приносящей пищу. Да и то часто отказывалась от еды, довольствуясь завтраком.

Ничто не интересовало ее. Думала только о Сангушко. Дмитрий неизменно находился рядом. Просыпаясь среди ночи, часами лежа в темноте, чувствовала его присутствие. Не боялась этого, хотя, когда до гибели мужа ей рассказывали истории о мертвецах, не знающих покоя, очень пугалась. Теперь же, когда приходил Сангушко, а в этом она нисколько не сомневалась, сразу же протягивала ему руку и, ощущая ответное прикосновение, удивлялась, что оно выходило теплым.

Уверившись в присутствии любимого человека, начинала разговаривать с ним. Тихо, шепотом, едва шевеля губами. Так постепенно и засыпала, чтобы, проснувшись поутру, снова думать, будто князь рядом. Казалось, что он находится в этой же комнате, только от нее, Галыики, прячется. За тем большим комодом или за высоким креслом на противоположной стороне стола, за которым завтракала. А то и вовсе за занавеской на окне.

Иногда, будучи в хорошем расположении духа, не удерживалась:

— А я вижу тебя!

Улыбалась, поднималась со своего места, заглядывала за комод, заливалась смехом:

— Перепрятался? Только где?

С этими словами она бросалась к окну, открывала занавеску. Удивлялась:

— Ну и быстрый ты, Дима! И здесь тебя нет.

Сразу же бежала на другую сторону стола, переворачивала кресло.

— Опять никого… — молвила с удивлением и тут же саму себя утешала: — Все равно тебя найду, никуда от меня не денешься!

Остывал на столе завтрак. С недоумением наблюдала за княжной прислуга, а Гальшка носилась по комнате, играя с Сангушко в прятки. Устав, садилась опять за стол, но не ела, а задумчиво, сосредоточенно смотрела перед собой. Изредко шептала: «Дима! Димочка».

Кто-нибудь из прислуги не выдерживал, начинал плакать. Гальшка, увидев слезы, оправдывалась:

— Мне без Димы скучно!

С ее признанием соглашались.

— Он немножко отлучился, — успокаивала Гальшка. — Вскоре вернется. Ненадолго отлучился.

Когда еду приносила Марыся, поведение Гальшки резко менялось. Не носилась по комнате в поисках мужа, а сидела с заплаканными глазами. Смотрела на горничную тревожно, словно та приносила боль. Марыся как-то не выдержала:

— Сколько можно печалиться, княжна?

Гальшка, будто впервые услышав этот вопрос, начинала объяснять:

— Диму ожидаю.

— Пойми, умер он!

— Я его только что видела.

— Не могла ты его видеть! — упрямство княжны надоедало горничной, она, будь на то ее воля, давно перестала бы разговаривать с Гальшкой.

Отец Антонио напоминал о необходимости убедить Гальшку, чтобы та возненавидела Сангушко. Услышав это впервые, Марыся удивилась:

— Как она может его ненавидеть, если любит?

— Должна ненавидеть. Это в твоих интересах…

— В моих? — Марыся, осмотрелась по сторонам и, никого не заметив, добавила: — В моих интересах, святой отец, чтобы ты не сдерживал своего дьявола, — с усмешкой посмотрела на отца Антонио.

Он от Марыси всякое слышал и давно убедился, насколько она цинична и одновременно неутомима в любви, но ему стало неприятно.

— Побойся Бога! — даже перекрестился.

— Какие мы праведные! — Марыся завелась с полуоборота. — Лучше сказал бы, когда вечером встретимся?

Чем больше они поддерживали отношения, тем чаще и больше девушка требовала к себе внимания. Если бы не необходимость получать полезную информацию, отец Антонио давно распрощался бы с нею. Хоть и понимал, что это вряд ли бы удалось, потому что нужен был ей постоянно: рядом не было мужчины, на которого она могла бы обратить свое внимание. Поэтому ему и приходилось нести свой нелегкий крест дальше.

Его затянувшееся молчание она расценила по-своему:

— Неужели стал бояться?

Он не нашел ничего другого, как сказать:

— Не время шутить.

К удивлению Чеккино, после этого Марыся посерьезнела:

— Что от меня требуется?

— Зборовский просит Беату уговорить Гальшку, чтобы на суде заявила, что Сангушко ее изнасиловал.

— А что ему от этого?

— Острожский на него в суд подал за убийство Дмитрия.

— Разве Зборовский его не убивал?

— Важно не то, убил или не убил, а за что это сделал.

Чувствовалось, что суть сказанного отцом Антонио Марыся не поняла. И от этого он готов был разозлиться. Возможно, так и произошло бы, но она сама подсказала выход:

— А мне все равно.

— Правильно! — обрадовался святой отец. — Ты должна убедить Гальшку говорить