Северин отстранился от изгиба на шее Лайлы и встретился с ее взглядом в зеркале. Что бы ни светилось в ее глазах еще секунду назад – теперь оно исчезло, и слабость сменилась настороженностью.

– Я думаю, он знал, что она никогда не предназначалась ему, – сказал Северин.

Чувствуя, как горят его руки, он поднял с пола свое пальто и направился в библиотеку, чтобы переждать эту долгую ночь.

Истоки Империи Господин

Эмануэль Орсатти, Дом Оркус,

Итальянская Фракция

1878, правление короля Умберто Первого

Размышляя о поиске спрятанного сокровища, стоит спросить себя: вдруг оно не предназначено для того, чтобы его находили? И если так, то почему?

В полдень Северина ожидал дьявол.

Северин не спеша вышел из библиотеки. Ему хотелось запомнить равнодушные лица девяти муз. Они были просто огромными, и верхушки их мраморных корон касались витражного потолка. Они затеняли все вокруг, и, возможно, таково было намерение их создателя. Чтобы напомнить ему о собственной ничтожности. О его бессилии. Но Северин не нуждался в напоминании. Каждое прикосновение оставляло на его руках следы горячей крови Тристана. Каждый вдох казался зловонным дымом взрыва, загнавшего их в узкий переулок Санкт-Петербурга, угольной сладостью пожара, унесшего его родителей. Смертные совершенно бессильны. И ему надоело быть смертным.

Вместе с ножом Тристана он нес последнее напоминание о своем прошлом: резного уробороса[6], который когда-то украшал кольцо его отца. В другой жизни Северин мог бы носить это кольцо, как патриарх Дома Ванф. Раньше, когда он касался теплого металла и проводил взглядом по драгоценным глазам змеи, он чувствовал странную легкость, как будто кто-то выбил его душу из тела, и она блуждала в поисках места, где можно пустить корни, и жаждала света. Возможно, за все это время его дух привык к этому ощущению. В конце концов, что такое корни, если можно не привязывать себя к почве, а оторваться от земли? Но хотя его больше не волновало наследие семьи, он не мог забыть о том, что оно было украдено. Он потер шрам на ладони, вспоминая синий свет, вспыхнувший в его глазах после теста на право наследия. Доказательство того, что Сотворенный инструмент принял его кровь, и все же матриарх организовала против него целый заговор. Уже не имело значения, почему она солгала и чего хотела добиться, потому что Северин смотрел только в будущее. Алхимия Божественной Лирики могла даровать ему белоснежные крылья Серафимов или гладкие рога демонов, но эта золотая кровь сдержит свое обещание:

Больше у него ничего не отнимут.

СЕВЕРИН ПОЧТИ НЕ СЛУШАЛ, что происходит вокруг него. Он почувствовал руки Евы на своей груди, жар торопливого поцелуя в щеку.

– На счастье, – прошептала она ему на ухо.

Лайла неподвижно стояла у входа, лениво поигрывая своим бриллиантовым колье. Зофья принесла им с Гипносом повязку на руку, полную зажигательных устройств, сферических детекторов и мнемжучков, чтобы запечатлеть все, что они там обнаружат.

Энрике расхаживал у входа в пасть левиафана, нервно дергая себя за волосы.

– Вы ищете книгу, – начал он.

– Non! Книгу? – притворно воскликнул Гипнос. – Qu’est-ce que c’est?

Энрике хлопнул его по руке, и Гипнос ухмыльнулся.

– Мы знаем, mon cher, – сказал он.

– Книга не будет похожа на обычный том. Скорее всего, она будет огромной. С кожаным переплетом. Согласно моим исследованиям, в последний раз, когда ее видели, кто-то пытался вырезать на ней название, но не успел, и осталось только Б-О-Ж-Е-С-Т-В-ЕН-Н-А-Я-Л-И-Р.

– Она большая и старая, – сказал Гипнос. – Я все понял. А теперь поцелуй меня. На удачу.

Северин наблюдал за этим разговором. Как человек, который, в некотором роде, был экспертом по части спектаклей, он знал разницу между искренностью и притворством. Этот поцелуй относился к последней категории. Вопрос заключался только в том, кто притворялся: Гипнос или Энрике? Энрике улыбнулся, и его щеки залила краска. Однако Гипнос повернулся к левиафану, даже не взглянув на предмет своих воздыханий.

Теперь Северин получил ответ на свой вопрос.

– Отправляемся? – спросил он.

Гипнос кивнул. По приказу матриарха Дома Ко́ры у них была только одна задача: войти внутрь, найти Божественную Лирику и выйти. После этого члены Дома Даждьбог и Дома Никс должны были последовать по тому же пути, чтобы перенести все найденные артефакты в библиотеку для дальнейшей каталогизации. Луна в ледяном гроте уже начала уменьшаться, становясь все тоньше и отсчитывая секунды до того, как металлический левиафан снова появится из-под воды.

Дельфина ждала их возле бассейна с тарелкой в руках.

Подойдя ближе, Северин узнал знакомый запах малиново-вишневого джема, намазанного на тост с маслом. Вкус его детства, которое закончилось раньше времени. Когда Дельфина взглянула на него, в ее глазах промелькнуло что-то похожее на надежду. Северин молча взял тост с тарелки. Он чувствовал взгляд Дельфины у себя на затылке, но не обернулся. Точно так же, как она не обернулась, когда он смотрел ей вслед, выкрикивая ее имя. Он продолжал звать ее даже после того, как она сказала, что они больше не семья и она больше не его тетя ФиФи.

– Я засеку время и буду сообщать его каждые пятнадцать минут, – сказал Энрике. – Матриарх хочет, чтобы вы вернулись за десять минут до того, как левиафан снова уйдет под воду.

Рот левиафана был слишком влажным и узким, чтобы они могли влезть в него одновременно, поэтому Северин пошел первым. Его сапоги легко нашли канавки, ведущие к лестнице. Он сломал фосфорную палочку, и свет упал на металлическое горло левиафана, выхватывая из темноты верхушку спиральной лестницы, которая уходила глубоко в его глотку. Северин тяжело сглотнул. Он знал, что это существо было Сотворенным, и все же оно казалось ему зловеще живым. Пар вырывался из трещин между его металлическими деталями, как дыхание. Северин оглянулся и протянул Гипносу руку. Патриарх Дома Никс уставился в туннель, и его голубые глаза округлились от страха. Сам того не желая, Северин снова вспомнил маленького Гипноса – мальчика со звонким голосом, мальчика, который мечтает, чтобы его пригласили в игру.

– Тебе необязательно идти со мной, – сказал Северин.

– Что за нонсенс, mon cher, – ответил Гипнос, хотя его зубы стучали от страха. – Кто будет тебя защищать, если я не пойду?

Эти знакомые слова впились в Северина, как шипы. Он моргнул и увидел широко раскрытые глаза улыбающегося Тристана. Он снова моргнул, но на этот раз его младший брат был мертв. Северин сжал руку в кулак, чувствуя, как натянулся шрам на ладони, а его язык горел от кислого привкуса обещания, которое он не смог сдержать: я буду тебя защищать.